Ниолу не становилось ни лучше, ни хуже. Он слабо дышал, но ни разу не пошевелился и не открыл глаза. Хелки все время стояла возле него на коленях и что-то шептала, держа его руку в своей. Когда священник предлагал ей поесть и попить, она только отмахивалась.

Однажды ночью поднялся такой шторм, что даже Мануэлю пришлось сражаться с надутыми ветром парусами. Испанец вымок до нитки, ослеп от дождя, все его тело ныло, но, когда он, пошатываясь, спустился вниз и увидел среди стонущих, страдающих от морской болезни людей Хелки, которая все так же упорно и стойко что-то бормотала над своим сыном, его усталость как рукой сняло. Воистину эта женщина продолжила бы свое дело, даже если бы очутилась на океанском дне!

Когда они высадились в Гуатулько, Ниол был еще жив. Хелки поспешила туда, где жили индейцы. Мануэль окинул презрительным взглядом убогие хижины, рядом с которыми были разбиты крохотные огородики. Во многих домах не было окон, и дым выходил либо из отверстия в потолке, либо через дверь. Кое-где вход был завешен грязными, рваными тряпками. Мануэль не понимал, кого или что Хелки намерена разыскать в этом жалком месте.

Она заговорила с какой-то женщиной, которая ответила на ломаном испанском.

– Человек, которого ты ищешь, живет в соседнем поселке. Но он этим не занимается – боится испанцев. И потом он не мапуче, а из другого племени.

– Неважно. У меня нет времени искать кого-то еще.

Хелки велела Мануэлю остаться с Ниолом, а сама взялась за повод Белой Лошади.

– Может, лучше я съезжу? – спросил мужчина. Он боялся, что, пока индианка будет разъезжать по берегу, юноша умрет у него на руках.

– С тобой никто не станет разговаривать.

В уголках ее рта собрались тени, резкие черты выражали стоическую суровость, глаза напоминали темные провалы. Это было лицо человека, который способен на все.

Мануэль заметил, что за время путешествия в черных как ночь волосах женщины появилось множество серебряных нитей, и покачал головой.

Хелки без малейшего усилия вскочила на кобылу и сразу пустила ее галопом. Мужчина невольно залюбовался ее своеобразной, красивой «индейской» посадкой. Его и прежде удивляло, каким образом в течение жизни двух или даже одного поколения этот народ, прежде никогда не видевший лошадей, сумел достичь столь выдающегося мастерства в верховой езде. Воистину индеец и его конь составляли одно целое.

Женщина вернулась поразительно быстро и привезла с собой странного оборванного человека с иссохшим телом, изборожденным морщинами лицом и седыми космами. Старик склонился над Ниолом и провел руками по его телу.

– Твой сын стоит у входа в Небесную страну. С миром живых его соединяет лишь тонкая ниточка. Скоро он станет землей, а его кровь – дождем, который польет эту землю. Отпусти его и спой за него песнь смерти, женщина, больше ты ему ничем не поможешь.

Поскольку они принадлежали к разным племенам, им приходилось говорить по-испански, чтобы понять друг друга.

– Я ни разу не видела шамана, который бы сразу сдавался. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Тебе не дано видеть прошлое и понимать будущее. Или ты боишься бледнолицых? Тогда у тебя тем более нет силы! – с презрительной яростью произнесла Хелки.

Старик опасливо покосился на Мануэля, и индианка велела испанцу отойти подальше.

– В мои руки редко попадали люди, которые успели так отдалиться от мира живых. Однако связь еще не потеряна. Как тебе удалось столь долго ее удерживать? – спросил шаман.

– Потому что я его мать. Потому что с нами Белая Лошадь. И еще: я копила силу десять лет. Я не знала, для чего она мне понадобится, просто чувствовала, что когда-нибудь этот миг настанет. Сделай то, что сможешь. Я тебе помогу.

– Я попытаюсь его вернуть. Однако лечение может занять много времени. Не уверен, что когда-нибудь твой сын станет прежним.

– Поверь, я умею ждать.

Пока старик колдовал над юношей, Хелки привязала Мечту и сделала носилки из тонких деревцев и мягкого мха. Она и Мануэль перенесли Ниола в одну из хижин, где шаман продолжил свои странные действия. Он открыл мешок, в котором, по мнению испанца, находился всякий хлам: высушенная змеиная кожа, перья, деревянные куклы, какие-то палочки, когти животных.

– Надо достать коричное дерево, священное дерево нашего племени, – сказала Хелки. – Без него ничего не получится.

Не выдержав, Мануэль вышел из хижины и пошел на берег. Пальмы раскачивались на ветру и шелестели широкими зелеными листьями. Равнодушный океан катил навстречу упругие волны. Глядя на них, мужчина вновь задумался о своей жизни. Он был на войне, но так и не смог завоевать ничего стоящего. У него было много женщин, но ни одна из них не захотела бы сейчас приготовить ему обед. Даже индианка, на руках у которой умирал сын, рожденный ею от неведомого насильника, имела в этой жизни больше, чем он.

Просидев на берегу до темноты, Мануэль вернулся, страдая от боли в пустом желудке. Когда испанец вошел в хижину, он увидел, что Ниол поднял веки и смотрит прямо перед собой. Его неподвижные глаза казались загадочными темными зеркалами, в которых отражался окружающий мир. Шаман продолжал водить над его телом высохшими, морщинистыми, похожими на птичьи лапы руками и нараспев повторять странные слова.

– Дьявольские штучки! – воскликнул Мануэль и перекрестился.

Когда Хелки обернулась на его голос, испанец впервые в жизни увидел, что она плачет.

Прошло два года. Поначалу Армандо был счастлив. Все враги и соперники куда-то исчезли, помехи растворились сами собой. Отныне Паола принадлежала только ему. Благодаря любви к этой девушке и заботе о ней он расквитался с прошлым, она стала для него средством спасения от одиночества, мук совести, от самого себя. Если б она его покинула, Армандо пришлось бы остаться наедине с бесплодными тенями, беззвучными шагами и призрачными голосами своих жертв.

Однако он просчитался. Воздух больше не звенел ни от голоса Паолы, ни от ее смеха. Цветы на клумбах завяли. Наряды пылились в сундуке. Остался тоскливый сумрак, хмурые тени, чувство безысходности и черное платье, изредка мелькавшее в безмолвных комнатах и покинутом саду.

Первое время после исчезновения Ниола, Мануэля и Хелки Паола изо всех сил пыталась их разыскать. Она обошла буквально все дома квартала Лавапьес, где ей кое-что рассказали. Девушка поехала в поместье Энрике Вальдеса, но ей не удалось с ним увидеться: он уехал. Тогда Паола вернулась домой и набросилась на Армандо. Тому с величайшим трудом удалось доказать, что он непричастен к случившемуся. Инквизитор зачитал Паоле секретное донесение, поступившее в Святую палату. Услышав имя Кончиты, девушка все поняла. Судя по всему, Ниол был мертв: его застрелили солдаты или разорвала толпа. Куда делись Мануэль и Хелки, Армандо действительно не знал; он поклялся в этом Паоле всеми клятвами, какие только были возможны.

Ниол не вернулся ни через месяц, ни через два, ни спустя полгода. Паола долго верила и ждала, а потом сломалась подобно цветку, который не вынес бури. Казалось, ее дух улетел, сохранилась одна оболочка.