- Что, серьезно?

Он обернулся и кивнул:

- Да.

Так странно было это слышать, Амра поверить не могла. А Ширас уже успел натянуть джинсы и теперь присел, оглядываясь в поисках своих ботинок. Подтянул к себе одни, заглянул в него, шевельнул пальцем лежавший в нем носок и поморщился. Амра прыснула в кулак:

- Что, оружие массового поражения?

- Точно.

Зацепил оба ботинка, и резким жестом заложил в стену. Камень подался, словно мягкая глина, в следующее мгновение там опять была скальная порода.

- Ух ты, я так не умею! - ахнула Амра.

- Я научу, - проговорил Ширас, разглядывая новую пару носок, и рассеянно потер подбородок.

Неизвестно чей это был прикол, но какой-то шутник подсунул ему красные лаковые туфли с длинными носами. Но с этим Ширас намерен был разбираться потом.

Положил носки обратно, так и оставшись босиком, и стал натягивать футболку.

- Эй, ты чего? Босиком будешь?

Ширас пожал плечами.

- Ничего, потом что-нибудь достану.

- Нет! Как это так! Подожди, я сейчас попробую...

И запустила руку в хранилище*. Есть, смогла дотянуться!

- У тебя какой размер? Вроде как у папы, да?

- Пожалуй, - кивнул он, не придав её словам особого значения.

О, ну если так. Амра была уверена, что здесь обязательно найдется пара подходящей не одеванной обуви. Надо только поискать. У Сахи или у Гадеса, которому тоже добавили линейку в ряду Дили. Но у Гадеса размер оказался больше, и в итоге она выудила из Сахиного ряда новенькие черные берцы и поставила перед ним:

- Вот.

- Что это?

- Берцы.

- О, нет, - закатил глаза Ширас. - Сахины?

Закрыл лицо рукой, плечи затряслись от беззвучного смеха, потом сказал:

- Давай сюда.

Обулся, потопал и выдал:

- Пойдет.

Это было ужасно весело и ужасно неправильно, Амра почувствовала себя нашкодившим подростком, школьницей, сбежавшей с уроков. Кураж, шипучие пузырьки азарта в крови... Прелесть их нового положения заключалась еще и в том, что всю жизнь с самого  её детства вокруг нее было кольцо охраны, а здесь и сейчас с ним она была по-настоящему свободна. Она с теплом и легким сожалением оглядела пещеру, но уходить действительно было пора.

Ширас протянул ей руку, одновременно выпуская огромные изумрудные крылья.

- Хочу показать тебе наш новый дом, - сказал, немного смущаясь.

Дааа, его внезапно и неотвратимо настиг кошмарный призрак ремонта. Этот бич всех, кто вздумает породниться с семьей Умрановых, и не только.

Почесал в затылке и честно добавил:

- Собственно, домом его можно назвать весьма условно. И он, конечно, нуждается в ремонте. В общем, посмотришь сама и решишь, что там надо подправить и перестроить.

Она не успела ахнуть от восторга, как он уже подхватил её на руки и взлетел, разрывая крыльями пространство.

***

Главное, не забыть, что надо через три дня вернуться. Потому что у них назначена свадьба. И если они, не дай Бог, забудут или опоздают, Умрановы его из-под земли достанут.

А за три дня, как известно, в мире может произойти очень много чего.

Вот, например...

Гаруд Амар никогда особо не интересовался людской поэзией, даже когда воспевали его собственные подвиги. Ни раньше, ни тем более, сейчас.

Бесконечная бессмертная жизнь, осознание собственной значимости и могущества, века поклонений. Все это притупляет чувства и порождает адскую скуку. Какая уж тут поэзия? А в далекой юности, когда бушевали гормоны, а только что обретенная сила толкала его на разнообразные, иногда весьма сомнительные подвиги, он был туповат и неотесан настолько, что папа Кашьяла вынужден следить, чтобы он, вылетев на охоту, не сожрал близлежащую деревню. В юности поэзия для него не существовала вообще.

Однако, когда он увидел, как полыхнули, накрывая весь горизонт, два гигантских сполоха, индиговый и изумрудный, порыв захватил его настолько, что с зачерствевшего сердца вмиг слетела корка.

Его как будто окунули в мир чужой любви, такой яркой и горячей, что древний орел вдруг ощутил себя молодым и способным чувствовать. Он чуть не бросился следом. Но опыт, века разочарований, беспощадное время...

Время рождаться, и время умирать;*

Время любить, и время ненавидеть;

Время войне, и время миру.

Глядя на феникса, бессмертный орел вдруг осознал, что это уже чужая любовь и чужая жизнь. А в памяти сами собой всплыли строки земного поэта:

Hо вспять безyмцев не повоpотить*

Они yже согласны заплатить

Любой ценой - и жизнью бы pискнyли,

Чтобы не дать поpвать, чтоб сохpанить

Волшебнyю невидимyю нить,

Котоpyю меж ними пpотянyли.

Ужасно романтично, стихи звучали как пророчество.

Орел проникся.

А внезапный  порыв прошел, оставив после себя светлую грусть. Некоторое время он смотрел молодому фениксу вслед, потом повернул назад. У людей есть странная поговорка «Делай доброе дело и бросай его в воду».  Ему всегда виделся в этом какой черный юмор.

Но надо же было помочь молодым и бестолковым юнцам, рвущимся в бой.  Уж он-то с высоты своего опыта! Кхммм.

Настроение у него было хорошее, а когда орел добрался до своего личного психолога Софии Карловны и сообщил все, что узнал, оно еще улучшилось.

А дальше ему оставалось только немного посодействовать. И вот...

***

Если бы еще София Карловна не настаивала на том, что гештальт должен быть закрыт. Как будто он и так недостаточно продвинулся в познании и обновлении себя! Но нет! Женщины иногда бывают невыносимы.

Даже если они апсары.

Но, видимо, не зря говорили, будто небесные танцовщицы апсары были способны оказывать такое влияние на мужчин, что те забывали свои амбициозные помыслы, становясь подобными простым смертным.

Опыт веков, знаете ли.

И потому теперь, чертыхаясь про себя и нехотя ворочая крыльями, орел летел к дому своей бывшей жены, с которой не виделся уже миллион лет. Он бы еще столько же не виделся с ней и дальше. Почему, интересно, изжившие себя отношения становятся такими токсичными? И женщина, бывшая близкой и желанной когда-то, в какой-то момент превращается в смертельного врага?

Поистине, у него не было ни малейшего желания это знать. И если бы не настоятельная рекомендация закрыть гештальт, ноги бы его тут не было.