– Как зовут? – Белосельцев видел, как фасады домов начинают оплавляться и течь, словно сделанные из воска. – Как зовут его дочку?

– Вероника.

И тончайший запах духов, как эфирное дуновение пролетевшей нимфалиды. Девушка с золотистым лицом входит в дом под малиновой бабочкой. Лицо Прокурора, его бегающие похотливые глазки. Все вошло в сочетанье, оставив на небе, над крышами блеклых домов, сочный алый мазок, который медленно опадал, как лепесток увядшего мака.

Они подкатили к рынку, к бетонному куполу, окруженному черной толпой.

– Здесь я выйду, – сказал Серега. – Надо повидаться с чеченом Ахметкой. У него есть взрывчатка. Надо купить… Да вы не думайте, что Николай Николасвич взорвется. У нас приспособление есть, отжимает сцепление. Он только выведет самолет на рубеж атаки, направит на цель, а сам спрыгнет. Самолет долетит на автопилоте и взорвет Змея. За двадцать шагов от башни, как на чертеже нарисовано.

Серега пожал Белосельцеву руку, вышел из машины и, гибко ступая, двинулся к рынку. Белосельцев смотрел ему вслед. Видел, как идет он по горной тропе, в бронежилете, в зеленой косынке, и впереди, словно солнечная паутинка, пересекает тропу растяжка.

К вечеру он был вызван в «Фонд» к Гречишникову. Проходя мимо храма, вышел к Лобному месту, желая понять, где, по расчетам Николая Николасвича, находится голова Змея, которую надлежит взорвать. Смотрел, как взбухает площадь, выгибаемая изнутри непомерным давлением, словно живот беременной великанши. Под площадью, незримый, содрогался младенец. Были слышны его конвульсии, хлюпанья. Казалось, вот-вот случатся роды. Великанша раскинет посреди Москвы набрякшие огромные ноги, вспучит черный блестящий живот, страшно закричит и застонет, и в слизи и сукрови из раскрытого красного лона появится плод, перевитый голубой пуповиной. Сутулясь, огибая купола и головы храма, чувствуя на себе взгляд множества каменных глаз, заторопился в «Фонд».

В знакомой комнате с видом на Красную площадь находились Премьер и Зарецкий, пребывавшие в горячей и злой перебранке. Тут же, безмолвно, похожие на зоологов, сидели Гречишников и Копейко. Один доливал в стаканы золотистое виски, другой щипцами кидал оплавленные кубики льда.

– Ты это сделал из чистого садизма!.. Извращенец, мучитель!.. Тебе нравятся людские страдания!.. Нравится отрубленная голова Шептуна!.. Ты отправил чеченцам чемодан фальшивых долларов, чтобы увидеть мой позор, приблизить мою отставку!.. – Премьер был красен мокрой, липкой краснотой до корней волос и выше, под редким волосяным покровом, словно его завернули в огромный обжигающий лист крапивы.. – Я обещал Президенту, что через несколько дней Шептун будет дома!.. Я разговаривал с родственниками перед телекамерой и обещал, что генерал невредимый вернется домой!.. И ты, зная об этом, передал чеченцам фальшивые доллары!.. Не Арби Бараев убил Шептуна, а ты!.. Как и многих других!.. Недаром тебя красно-коричневые газеты рисуют с топором, мокрым от крови!..

Зарецкий наслаждался истерикой Премьера, втягивал ноздрями потный, кислый запах страдания.

– А вот это антисемитская выходка!.. Чистой воды расизм!.. Так начинался холокост!.. – мелко смеялся Зарецкий. – Такие, как ты, запускали Майданек!

– Я всегда считал, что честен перед друзьями!.. Выполнял взятые обязательства!.. Видел себя человеком команды!.. Когда шла речь о поставках тяжелого вооружения Индии и ты ко мне обратился, я решил эту проблему!.. Когда выставлялись на торги крупнейшие системы связи вместе с группировками спутников, действующих в интересах Министерства обороны, я услышал тебя, и собственность попала в нужные руки!.. Когда меня попросили перебросить финансовые потоки, обслуживающие железные дороги и авиалинии, в дружественные нам банки, я сразу откликнулся, и потоки пошли!.. Почему я стал неугоден?.. Вы нашли другого?.. Хотите поссорить меня с Президентом?.. Готовите мне отставку?.. Может, после отставки последует судебный процесс, чтобы заставить меня замолчать?.. Ибо я знаю много чего!.. Многое могу рассказать корреспонденту из «Форбса» или «Нью-Йорк таймс»!.. – Каждая пора на раскаленном лице Премьера выделяла кипящий, ядовитый пузырек пота, и все лицо его казалось ошпаренным.

Зарецкий потирал сухие ладони. Был похож на черта, наблюдавшего в аду мучения грешника, подбрасывающего дровишки в огонь.

– Уж действительно, попал ты в котел вместе с головой Шептуна!.. Хороший из вас обоих холодец получится!.. – Зарецкий подкидывал очередную охапочку, которая начинала весело трещать, закипала вода в котле, из которого по плечи выглядывал Премьер и казался красным помидором, брошенным в борщ. – Я виделся с Татьяной Борисовной. Она о тебе так и сказала: «Наш котик больше не ловит мышей. У нас много других хорошеньких котиков, которые гораздо резвее. Надо внимательно к ним присмотреться».

На глазах Премьера выступили слезы:

– Вы хотите, чтобы я застрелился?.. Как офицер, не выполнивший клятвы, я могу застрелиться!.. Вам нужны пышные похороны, и вы их получите!.. Увидите, как ведет себя в подобных случаях русский офицер!

Он плакал, был похож на ребенка, который, желая досадить взрослым обидчикам, грозит им своей смертью. Это понял Зарецкий. Развеселился, добившись слез мученика. Еще порезвился немного, а потом оборвал жалобный лепет Премьера. Бесцеремонно, но дружески:

– Хватит!.. Зачем стреляться!.. Зачем увеличивать детскую смертность!.. Возьми себя в руки!.. Мы по-прежнему друзья, и никто тебя в обиду не даст… На тебе остановился выбор в ту проклятую осень девяносто третьего года. Я позвонил тебе в Парламент и сказал: «Сматывай удочки, бросай своего Хасбулатова!.. Переходи к Президенту!» Ты внял голосу друга, ушел из Парламента, и через день танки разгромили твой кабинет… Я вел тебя и буду вести!.. Успокойся!.. На-ка, возьми платок!

Зарецкий вынул из кармана платок, протянул Премьеру. Тот взял. Всхлипывая, подрагивая жирными плечами, стал утирать слезы, громко сморкался.

– Ну вот и ладно, и умница, хороший, хороший, а кто нас обидит, тому «а-та-та»!.. – Зарецкий убрал платок, пропитанный слезами Премьера. – Нет худа без добра. Политика – это искусство превращать поражение в победу. Ты можешь использовать всю эту гнусь себе на пользу. Когда я посылал этим чуркам фальшивые доллары, я умышленно обострял ситуацию, из которой мы сможем сделать рывок. Неожиданный, колоссальный, оставив позади всех конкурентов, натянув нос всем врагам! Это будет твой Тулон, твой Аустерлиц, твоя ослепительная победа!..

Премьер продолжал всхлипывать, трогал пальцами разбухший от влаги, пористый и красный, как клубничина, нос, но глаза его настороженно заблестели.

– Я тебя вел и буду вести. Ты не просто укрепишь свое положение. Не просто помиришься с силовиками, отомстив за любимого генерала. Ты станешь единственной опорой и надеждой нашего больного, изнывающего от старости Царя. Тебя, а не Мэра, которого ему подсовывает Астрос, тебя он сделает преемником. Не пройдет и трех месяцев, как ты, среди новогодних снегов и рождественских елок, будешь объявлен преемником!

Премьер настороженно внимал, поедая умными пугливыми глазками своего недавнего мучителя, который теперь превращался в спасителя. Еще подозревал в нем коварство, возможную злую насмешку. Но все больше верил в неожиданность блестящего хода, дерзкой комбинации, в которых Зарецкий был непревзойденный мастер.