Канцлер, шевеля густыми поседевшими бровями, размышлял, как могло так случиться, что накануне, после аудиенции Уильямса с императрицей, Россия подписала договор с Англией, но нынче же утром государыня все переиграла: ему, российскому канцлеру, пришлось вручить растерявшемуся сэру Уильямсу ноту о присоединении России к конвенции между Францией и Австрией. Сия новость громом поразила английского посла, который был обманут Великим канцлером. Сэру Уильямсу, по крайней мере, так казалось, поскольку граф Бестужев сам уже не волен был делать то, чего хотел. Его противники в лице Шуваловых добились своего. Видимо, с превеликим удовольствием помог им и граф Михаил Воронцов, вечный его соперник.

Бестужев хмурился и думал том, каковые шаги ему придется в дальнейшем совершить, дабы повергнуть своего завистника Воронцова и остудить прыть Шуваловых. В голову приходили разнообразнейшие идеи, но ни одна из них пока не подходила для решительных действий. Усталый канцлер откинулся в кресле и, закрыв глаза, словно бы задремал. На самом же деле он продолжал размышлять о своих сторонниках, в ряду коих на первом месте стояла Великая княгиня Екатерина с близкими ей людьми. Такожде он мог опереться на старого друга фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина и на сохранявшего с канцлером дружественные отношения сэра Уильямса, английского дипломата.

Окромя того, среди сторонников канцлера находился человек, который был близок и Бестужеву, и Екатерине, и английскому послу – граф Станислав-Август Понятовский. Он появился в Петербурге менее двух лет назад, но за сие время значение его в столице и при дворе возросло. Понятовский прибыл в Петербург вместе с английским посланником сэром Чарльзом Уильямсом, в свите коего и находился. С ним он работал около года, после чего его отозвали в Польшу. Через несколько месяцев, когда Станислава-Августа назначили посланником Польши в России, он сам, канцлер, был против его возвращения, желая видеть на сем посту своего протеже. Но Великая княгиня Екатерина Алексеевна выказала настоятельное пожелание видеть Понятовского в Санкт-Петербурге, тем самым решив вопрос о его назначении. Бестужев согласился, исходя такожде из того, что мать двадцатишестилетнего Понятовского – урожденная Чарторыйская – являлась решительной сторонницей России, а ее родственники составляли основу русской партии в Польше, что имело немалое значение для интересов российского государства. Родители Понятовского с самого начала поручили Станислава-Августа сэру Чарльзу Уильямсу, дабы он воспитал их сына в чувствах любви и преданности России. Желание было вполне обычным, ибо английский посланник хотел видеть Россию союзницей своей страны, и дружественные отношения с Польшей хорошо бы укрепили ее.

Но как же быть с Англией теперь? Что ей остается? Броситься в объятья прежних своих врагов – пруссаков? Скорее всего, английский король Георг так и сделает. Ведь он теперь воюет с Соединенными Штатами, которые не хотят более оставаться колонией Англии. Да-а, какие произошли резкие изменения в международной обстановке! Ныне на первый план выдвинулись англо-французские противоречия, и России надлежало либо сохранять нейтралитет, чего она не сделала, либо принять чью-либо сторону.

Около двух лет назад, в пятьдесят четвертом году, произошли вооруженные столкновения между англичанами и французами в Канаде, а ныне военные действия перенеслись на территорию Европы. В результате возникло две коалиции: англо-прусская, кою поддержал ряд северогерманских государств, и франко-австрийская, коей держались Саксония и Швеция. Россия все еще сохраняла нейтралитет, ибо в правительстве Елизаветы Петровны не было единства, и сей вопрос сначала передали на усмотрение его самого, канцлера Российской империи – сторонника англо-русского союза. Подвела же его Конференция при высочайшем дворе, кою сам он и создал. Воистину – благими намерениями вымощена дорога в Ад! Ведь он, как патриот своей страны, хотел решать глобальные вопросы коллегиально вместе с видными деятелями государства, дабы добиться наибольшего блага для родного отечества. В состав Конференции при Высочайшем дворе входили: он сам, его старший брат Михаил Бестужев, генерал-прокурор Сената Никита Трубецкой, вице-канцлер Михаил Воронцов, начальник Тайной канцелярии Александр Шувалов, фельдмаршалы Александр Бутурлин и Степан Апраксин, сенаторы Петр Шувалов и Михаил Голицын, а такожде Великий князь Петр Федорович (сие было первое его приобщение к государственным делам). Секретарем Конференции был друг наследника, Дмитрий Волков. Однако большинство членов Конференции, как оказалось, были противниками Бестужева, особенно братья Шуваловы и Михаил Воронцов. Конференция при Высочайшем дворе являлась советом по внешнеполитическим делам при императрице, она-то и приняла совершенно другое, противоположное Бестужескому, решение: Россия отказывалась от только что подписанного союзного договора с Англией. Она присоединилась к Австрии и Франции, подписав с ними весной пятьдесят шестого года в Версале Конвенцию о совместной борьбе с общими противниками.

Бестужев поднял тяжелые набрякшие веки, после своего анализа так толком и не выяснив положения дел. Что же явилось все-таки настоящей причиной резкой перемены решения императрицы, прежде всегда доверявшей решениям своего канцлера? Бестужев встал с кресла, прошелся по длинному кабинету. Нужно было понять, в чем причина столь крутого разворота курса. Бестужев вызвал секретаря, чтобы отдать соответствующие распоряжения. Предстояло тщательно перлюстрировать письма – особливо дипломатов: кто-нибудь да прольет свет на оное дело.

* * *

Приветливая и веселая, особливо по утрам, Великая княгиня всех одаривала улыбкой, а нередко – еще подарками и деньгами. С Понятовским Екатерина не скучала, но тоска по сыну одолевала изрядно. Все такожде Павел пребывал у государыни Елизаветы Петровны, несмотря на то, что она постоянно и тяжело болела. Ей же, его матери, разрешено было видеть ребенка лишь по воскресениям. Целыми днями Екатерина читала. Среди прочих прочла романы Лакальпренеда, мадемуазель де Скюдери, «Les amours pastorales de Daphnis es Chloe». Чувственные описания, которые Екатерина нашла в них, и некоторые непристойности живо отражались в ее воображении. Ей ярко рисовались любовные отношения Дафниса и Хлои. Она и раньше читала романтические повествования под руководством Бабетты Кардель, но не подобные откровенные вещи, ставшие для нее открытием. Любовь красавца Станислава Понятовского стала ее спасением. В ее глазах он был всем тем, что, как она воображала, долженствовало быть между двумя любящими. Представить себе Петра Федоровича в сей роли у нее не имелось никакой возможности и желания. По счастию, муж ее был занят своими любовными увлечениями с разными странными и некрасивыми дамами. И она радовалась тому, что его нет рядом – настолько он стал ей неприятен.

Всю последнюю зиму Петр нудно говорил о своем намерении выстроить то похожий на капуцинский монастырь дом рядом со своей дачей в Ораниенбауме, то некую особенную крепость со всякими пристройками в Мытищах. Бесконечно чертил план будущего строения, постоянно привлекая Екатерину к его обсуждению.

– Нет-нет, – набрасывался он на жену, выхватывая у нее карандаш и линейку. – Ты не там прочертила линию, здесь нет никакой стены, здесь дверной проем. Двойные широкие двери, – он потрепал подбежавшую любимицу-легавую, оглядел остальную свору. – Мои любимые собачки, а им нужно пространство.