А ведь отец тогда наверняка беспокоился из-за того, что в лесу она может нечаянно на него наткнуться, подумала Энни. Она чуть шевельнулась в своем большом кресле, и бабушка тут же спросила у нее:

— А о Шарлин они тебе рассказали?

— О Шарлин Дейгл? — Энни повернулась и удивленно посмотрела на бабушку. — А что с ней?

— Она создала настоящее движение тех, кто пострадал от инцеста. «Выжившие после инцеста» — так, по-моему, они себя называют.

— Ты это серьезно?

— Она все это затеяла вскоре после смерти отца. Опубликовала статью в газете, в которой заявляла, что каждый пятый ребенок подвергается в семье сексуальному насилию. Ей-богу, Энни, что это за мир такой!

— Как это ужасно! Бедная Шарлин!

— На фотографии она выглядела очень даже хорошо. Немного располнела, правда. Да, пожалуй, она несколько располнела.

— Боже мой! — тихо промолвила Энни.

«Над нами, должно быть, весь округ смеялся», — ужаснулась Синди во время того их семейного разговора, а Джейми повернулся к ней и сказал: «Нет. Все свои связи и действия он самым тщательным образом скрывал».

И Энни вдруг стало заметно, какой след оставила на их лицах эта беда, хотя они оба, конечно, очень старались сдерживаться, и в ней проснулось поистине материнское желание как-то их защитить. «Да какая нам разница, что там подумают другие, — возразила она. — Это совершенно не важно».

Но это было важно! Ох, как это было важно!

Когда Энни вернулась в большой дом, то оказалось, что Сильвия все же спустилась вниз и даже решила поужинать на кухне вместе со своими детьми.

— Я слышала о Шарлин, — сказала Энни. — Все это невероятно печально.

— Если это правда, конечно, — заметила Сильвия.

Энни вопросительно посмотрела на брата и сестру, но те смотрели только в собственные тарелки и молча ели. Потом Джейми сказал:

— А почему бы этому и не быть правдой? С какой стати кто-то стал бы выдумывать такое? — И он так равнодушно пожал плечами, что Энни поняла — хотя, может, ей просто показалось, что Джейми пожал плечами, — что горести Шарлин для них никакого значения не имеют; единственное, что для них сейчас важно, — это судьба их собственного крохотного мирка, который недавно, точно взбесившись, вдруг сорвался с якоря. После ужина Сильвия сразу же снова ушла наверх, сказав, что хочет лечь спать, а они втроем, брат и две сестры, еще долго сидели у теплой дровяной плиты и разговаривали. Джейми был как-то особенно возбужден, все говорил и никак не мог остановиться. Их отец, прежде весьма молчаливый, теперь, видимо, вследствие развития деменции, оказался не в состоянии удерживать в себе все то, что долгие годы хранил в глубочайшей тайне, и рассказывал об этом буквально всем и каждому. И Джейми, по характеру тоже молчаливый и замкнутый, сейчас, мучительно запинаясь, выкладывал сестрам все, что узнал из безумных рассказов отца.

— Один раз, Энни, они заметили тебя в лесу, и после этого отец всегда боялся, что в следующий раз ты на них наткнешься. — Энни молча кивнула, и Синди тут же обиженно на нее посмотрела, словно сестре полагалось отреагировать на подобное сообщение куда более бурно. Энни на минутку ласково коснулась ее руки, надеясь успокоить, а Джейми между тем продолжал отчитываться: — Но мне самым странным из того, о чем он рассказывал, показалось, пожалуй, то, что он и в школу нас возил только затем, чтобы хоть несколько минут побыть рядом с Сетом Поттером! Хотя он ведь даже толком увидеть его не мог, когда нас у школьных ворот высаживал. Но ему было приятно сознавать, что он каждое утро находится всего в нескольких шагах от Сета, который, разумеется, был в это время в здании школы.

— О господи, да меня ото всего этого просто тошнит! — не выдержала Синди.

А Джейми посмотрел, прищурившись, на старую дровяную плиту и сказал:

— А для меня это просто загадка и только.

И все же у них обоих на лицах была написана такая внутренняя уязвимость, что Энни лишь с трудом удалось скрыть нараставшее беспокойство. Она оглядела знакомую маленькую кухоньку — обои в водяных потеках, кресло-качалка, в котором всегда сидел их отец, диванная подушка с дырой, из которой торчит набивка, старый чайник на плите, занавеска, прикрывающая лишь верхнюю часть окна, могучая паутина между занавеской и оконной рамой… Потом она снова посмотрела на Джейми и Синди. Они, может, и не испытали того ежедневного ужаса, в котором пришлось жить бедной Шарлин, но ведь от правды никуда не денешься; а правда была в том, что все они, все трое, с самого детства росли с ощущением стыда. Стыд как бы служил питательным веществом для взрастившей их почвы. И все же, как ни странно, именно своего отца она, Энни, понимала лучше всех. И на мгновение ей пришла в голову мысль о том, что ни ее брат, ни ее сестра — хорошие, добрые, правильные люди — никогда не знали той страсти, которая побуждает человека рискнуть всем, что он имеет, и бездумно подвергнуть опасности все, что ему дорого, для того лишь, чтобы хоть на мгновение почувствовать себя ослепленным волшебным белым сиянием солнца на снегу и словно улететь с ним вместе, оставив позади эту землю.

Абель Блейн опаздывал.

Встреча с директорами предприятий штата Иллинойс затянулась, и весь день Абелю пришлось провести в конференц-зале за роскошным столом вишневого дерева, который подобно темному ледяному катку расстилался в центральной части зала, и было заметно, что люди, сидящие вокруг этого стола, уже очень устали и тщетно пытаются сесть прямее. Но какая-то девушка из Рокфорда — Абель невольно отметил, что она очень тщательно подбирала одежду, видимо, готовясь к своему первому выступлению на собрании директоров, и его это почему-то тронуло — никак не могла завершить свою речь и все говорила и говорила, так что присутствующие со все возраставшей паникой начали поглядывать на Абеля, председательствовавшего на этом собрании: Да заставьте же ее наконец замолчать! Он даже слегка вспотел от волнения, когда ему все же пришлось встать, поблагодарить ее за выступление и демонстративно начать складывать в папку свои бумаги. Девушка — да нет, женщина, теперь ведь их нельзя называть просто девушками, господи ты боже мой! — вспыхнула, села и несколько минут не знала, куда девать глаза. Она так и сидела, красная от смущения, пока участники конференции, устремляясь к выходу, не начали подходить к ней с ласковыми напутствиями. Точно так же поступил и сам Абель. Затем он наконец-то сел за руль, промчался по автостраде, свернул на узкие извилистые улочки родного городка, засыпанные снегом, и, как всегда, ощутил глубочайшее удовлетворение, увидев перед собой свой просторный кирпичный дом, в котором сегодня неярким белым светом светилось каждое окошко.

Дверь ему открыла жена, которая тут же с упреком сказала:

— Ох, Абель, ты что, забыл? — На ней было красное платье, а над воротником покачивались маленькие зеленые шарики — «рождественские» сережки.

— Но, Илейн, я выехал сразу же, как только смог, — попытался оправдаться он, — и я действительно очень быстро сюда добрался.