Возможно, это лишь игра моего воображения, но лицо Нокса перекашивает от этих слов.

Он же говорил, что Эвин и пальцем меня не тронет? Может быть, я все-таки ему не безразлична?

«Очень, очень небезразлична, — накручивает внутренний голос, — как кормушка для его рогатых попутчиков!»

Это ведь не Нокс целовал меня и говорил все те непристойности, а лишь Тьма в его крови. А я, как последняя дура, снова развесила уши.

— Ну так как? — видя мое замешательство, подначивает герцог. — Полагаю, у вас нет выхода.

Ненавижу его! И себя ругаю на чем свет стоит, потому что имела неосторожность забыться и, если бы не Примэль, один богам известно, как далеко бы все зашло. Вот уж не думала, что буду благодарна шпионке герцогини.

— Пойдемте, — Нокс снова «отодвигает» стену, но на этот раз у камина, и я иду, обхватив себя руками что хоть как-то прикрыть срам, иду за ним в темный проход. — Слушайте меня внимательно, Тиль. Эвину вы скажите то же, что сказала ваша фрейлина — что вам не палось, вы чувствовали себя одиноко, решили прогуляться и заблудились. Вы всего несколько дней в замке, так что он в это поверит. Даже я здесь путался в первые недели, а меня запутать почти невозможно.

— Я не покажусь перед королем в таком бесстыжем виде.

— Вам придется, — рокочет герцог. И что-то шипит себе под нос, но мы идем так быстро, то я не могу разобрать ни слова.

— И часто герцогиня посещает вашу спальню в таком виде, Нокс? — вырывается у меня, хотя мгновение назад я собиралась еще разок послать его к черту.

— Ревнуете, малышка? — хмыкает он, резко сворачивая вправо, и я едва не налетаю на внезапно выросшую перед моим носом стену. Сворачиваю за ним и немного щурюсь от яркого света впереди.

— Не льстите себе, милорд, — пытаюсь придать своему голосу значительности. — Просто в следующий раз, когда вы вздумаете явиться ко мне в крови и собственных потрохах, и вам хватит наглости просить меня о помощи, я пошлю вас…прямо к леди Рашбур!

— Я не тронул Ив и пальцем с самого королевского бала, маленькая злюка.

— Ну конечно! — Мое театральное «ха-ха!», честно говоря, звучит жалко. — А ее бесстыжие ночные сорочки приходят к вам сами, видимо, чтобы петь колыбельные!

Нокс так резко останавливается, что мне приходится схватиться за стену, чтобы не расплющить нос об его спину. Поворачивается ко мне и глядит верху вниз, свирепо, как разъяренный бык, раздувая ноздри.

Наверное, мне нужно бы следить за языком.

— Когда все это закончится, маленькая ревнивица, я так отхожу тебя по заднице, что ты неделю будешь садиться исключительно с моим именем на губах!

Втягиваю голову в плечи, потому что все это очень похоже не на угрозу, а на отсроченное наказание. Нокс удовлетворительно кивает.

— А теперь, — отодвигается, показывая на резную дверь перед собой, — ты пойдешь туда и сделаешь как я сказал.

Я прижимаюсь спиной к стене и, обходя герцога по максимально возможной дуге, буквально выпрыгиваю в дверь.

Мне нужна хотя бы короткая передышка, чтобы понять, где я нахожусь.

Герцог был прав — в этом здоровенном замке так много ходов и выходов, что не заблудиться здесь, кажется, задача только для самых умных и внимательных. Но все же.

Справа светлая галерея с арочным потолком, вся увитая диким плющом насыщенного темно-багряного цвета, словно его нарочно покрасили под цвета флага Артании. И если принюхаться, то оттуда веет сладким томным ароматом пепельно-дымных роз, которые вывели в оранжерее, как особенный сорт цветов королевства, которые растут только здесь и цвету, как ни странно, три раза в год, и даже в пору снега и мороза.

Значит, мне туда.

Я делаю пару шагов и чуть не падаю, потому что пышные кружева и многослойные шелка путаются в ногах, словно липкая паутина. И чтобы как-то придержать юбки, приходится отнять руки от груди, а это… Ох, Матильда, просто иди вперед и не опускай взгляд ниже подбородка. И думай о том, что скажешь Эвину, когда он поинтересуется, почему ты разгуливаешь по замку одна, да еще и в таком непристойном виде!

Когда в конце галереи я оказываюсь перед резной дверью, оформленной филигранной ковкой в виде райских птиц в кроне раскидистого дерева, останавливаюсь, делаю глубокий вдох и… ничего не успеваю, потому что дверь распахивается так резко и сильно, что едва не валит меня с ног. Я вскрикиваю от удара, который приходится как раз в плечо, и отскакиваю, чтобы натолкнуться спиной на преграду. Уверена, только что позади меня ничего не было!

— Матильда! Ради всех богов, я уже думал, что ты решила сбежать из-под венца! — грохочет у меня над головой рассерженный и обеспокоенный голос Его Величества, и мужские ладони, тяжело опустившись мне на плечи, в одно движение разворачивают лицом к себе.

— Ваше Величество, миледи Лу’На… — пытается отрапортовать гвардеец, который чуть не прошиб мне лоб дверью, но Эвин останавливает его резким взмахом.

— Спасибо за службу, можешь быть свободен.

Тот мастерски щелкает каблуками и испаряется з виду быстрее, чем я успеваю об этом подумать.

— Матильда, вам не следует одной бродить по замку! Вы меня чрезвычайно расстроили! — продолжает неистовствовать Эвин.

У него очень, очень серьезное лицо, и не похоже, чтобы он был готов выслушивать мои объяснения, даже если я соберусь с силами и выдам очень правдивую ложь. И тут до меня очень ясно, словно до этого дня в моей голове все было затянуто тучами, доходит, что Эвин — король великого огромного государства, которое славится своей нетерпимостью к инакомыслию и вольнодумству. Что Эвин никогда не был и не будет просто мужчиной, который стерпит неповиновение и не будет размениваться на извинения каждый день. Он король, и у него свой собственный, отличный от простых смертных, взгляд на мир.

И быть его невестой и женой — это совсем не про беззаботную и сытую жизнь.

— Мне жаль, — я пытаюсь подобрать нужные и правильные слова, чувствуя себя чуть ли не аптекарем, отмеряющим точные унции целебных порошков и трав. — Я не должна была давать повод…

— Еще как не должны! — рявкает он, и крепкие пальцы впиваются мне в плечи, вдавливая плоть едва ли не до самых костей. И как раз в то место, где я меня уже есть «отпечаток» калитки.

Вряд ли ему понравятся мои слезы, так что я изо всех сил прикусываю губу, чтобы сдержать крик. Жмурюсь, уговаривая себя молчать и смиренно ждать наказания, потому что с королем нельзя спорить, королю нельзя сказать, что он не прав и любое его пожелание — самый первый закон для всех нас. А для меня, замарашки, присвоившей чужое имя, тем более.

Но пока я думаю все это, хватка внезапно ослабевает, и я слышу тихую ругань Эвина.

— Бездна, Матильда, я не хотел причинить вам боль.

Вместо того, чтобы разубедить его в этом, я с облегчением выдыхаю.