Но и с этой стороны мы опять придем к таким субстанциям, как «воображение», «вера». Ведь и самый развернутый, с расчетами и формулами, доклад, положенный на стол, оставляет хозяину стола итоговый выбор: поверить в эти расчеты/ не поверить. И в большинстве случаев на тех же столах лежали и альтернативные расчеты и докладные записки. Это было одной из главных задач лиц, принимавших решения — обеспечить поступление нескольких экспертных оценок. Да ведь практически и перед каждой известной исторической точкой развилки, где государства, армии вроде бы имели выбор (популярный ныне термин «точки бифуркации»), где они словно приостановились и затем уже шли — к краху, крупной исторической катастрофе. И практически всегда близ этих точек были свои предупреждавшие, в древние времена — пророчившие, а позже, в рациональную эпоху, выкладывавшие «точные расчеты» (которым не поверили).

И какой именно урон противник посчитает для себя неприемлемым? — Тоже вопрос, в известной мере, воображения… И Джон Леннон, автор знаменитой песни — неформального гимна движения пацифистов «Imagine» («Представьте мир БЕЗ войн…»), попал-то он ведь в точку, хотя и, как говорят, «с точностью до наоборот». Именно хорошее умение представитьвойну, позволило этой «военщине» — все же не нажать кнопку. Здесь и логическая смычка с главой «Так что же нам делать с этой победой?» из первой части этой книги. Надо только пояснить, что слово «военщина» здесь применено в широком смысле. Вышедший в отставку американский главнокомандующий во Второй мировой Эйзенхауэр — он оставался «военщиной» и в два своих президентских срока. Потому и закончил войну в Корее, не дал себя ввязать в войну с насеровским Египтом (наоборот, оказал сдерживающее давление на Великобританию, Францию, Израиль — на одно десятилетие заработав Штатам авторитет миротворца в арабском мире).

А вот Л.И. Брежнев, даром что четырежды Герой, маршал, вписавший себя в мемуары Жукова — он как раз «военщиной» не был. Потому и нажал «афганскую кнопку».

Не хотелось бы при этом идеализировать Эйзенхауэра, в Гватемале поспособствовавшего свержению президента Хакобо Арбенса, вмешавшегося в Ливане, отправившего в 1960 году в полет (только до Свердловска!) знаменитый разведывательный самолет U-2. И во всех советских издания записанного как «Эйзенхауэр — активный сторонник «холодной войны»». Но именно его причастность к катарсису Второй мировой войны позволила ему вести эту «холодную войну» правильно, адекватно. Постигнуть истинные правила этой войны: не дать проиграть своей стране и не дать свалиться в войну «горячую». Потому и трумэновскую Корейскую войну закончил, но и Гватемалу — «не отпустил».

Ну и своеобразная, символическая закольцовка этого фрагмента о противстоянии «ученые — военщина», времен «Холодной войны» СССР — США. Внучка президента-военщины Эйзенхауэра стала женой знаменитого советского ученого Роальда Сагдеева.

Цитата с «той стороны холма»

Возможно, это мое эссе о страхе и холодной войне кому-то покажется слишком измышленным, стилистическим упражнением автора. Но вот, например, статья Питера Престона «Наши бестолковые шпионы» в «The Guardian«(«Гардиан», Великобритания):

«Считается, что секретные агенты должны знать, что происходит, но история говорит об обратном… в 1989 году, за несколько недель до падения Берлинской стены, я встретился с послом Ее Величества в Восточном Берлине. Мы обсуждали изменения режима, но в разговоре не прозвучало ни малейшего намека на грядущий конец. Для наших людей, державших ухо востро, произошедшее стало такой же неожиданностью и сюрпризом, как и для всех остальных. И это неприкрытое ошеломляющее удивление сквозит сегодня в каждой главе пишущейся истории «Холодной войны»… ЦРУ снова и снова ошибалось. Как следует из записей и размышлений Рейгана, ни один ведущий агент ЦРУ в Кремле не знал, что происходит.

У КГБ дела были еще хуже. Когда член ЦК Виталий Катаев, ведший аккуратные и многочисленные записи, изучил отчет о состоянии рейгановской программы «звездных войн», он обнаружил «ленивых и пассивных шпионов, часто выдававших вырезки из прессы за разведданные». Больше всего они боялись, сделал вывод Катаев, «недооценить серьезность угрозы, так что они ее переоценили».

Ложная тревога была основным ответом бюрократического незнания. А незнание, в свою очередь, было платой за агентов, которые находились слишком далеко от центра власти(курсив мой. Комментарий далее. — И.Ш.)и слишком плохо понимали, что происходило на самом деле.

Звучит знакомо? Конечно, и ЦРУ знало, что оно должно думать об экспансионизме Москвы (а если ЦРУ о чем-то забывало, министр обороны Чейни всегда был рядом, чтобы напомнить об этом). КГБ с генералами Советской армии за спиной примерно так же плыло по течению. И зима 1983/84 года была лишь одним из тех моментов, когда мир случайно чуть не погиб. Но основная ошибка, заставляющая вздрогнуть, — прямо противоположное толкование политических убеждений (и общедоступной информации). Джеймс Бонд был не у дел. Джордж Смайли дремал или читал не ту газету. ЦРУ тянуло не за ту ниточку, как обычно.

И это только вершина айсберга ошибочных оценок риска в 60-е, 70-е и 80-е годы по обе стороны «железного занавеса», возникших благодаря крайне слабым достижениям шпионажа.

Те из нас, кто дрожал во время холодной войны, жили самообманом».

Книга одного из ведущих аналитиков Дэвида Е. Хоффмана «Мертвая рука» (David Е Hoffman. The Dead Hand) фиксирует эту же лавину взаимных ошибок:

«Что записал в своем дневнике 18 ноября 1983 года президент Рейган? «Я чувствую, насколько велика паранойя Советов, что на них нападут… Нам следует сказать им, что здесь ни у кого нет намерений сделать что-то подобное». Почему 18 января 1984 года КГБ проинструктировал своих агентов в Европе и США смотреть, не происходит ли «массовый убой скота и складирование мяса на хранение»? И как тогда заместителю начальника ЦРУ (сегодня министру обороны США) Роберту Гейтсу пришло в голову спросить, «действительно ли советские лидеры были настолько оторваны от реальности, что они в самом деле верили, что упреждающее нападение было действительно возможным?» Его собственный ответ: «Разведка США не смогла понять истинного масштаба их страха».

Оба приведенных фрагмента хорошо показывают работу страха в годы «холодной войны». Единственно, я считаю, что Питер Престон очень упрощает эту, по сути, философскую коллизию, сваливая все на «наших бестолковых шпионов».

Что правительства США и Британия не знали истины, потому что их шпионы находились слишком далеко от центра власти.

Но фокус в том, что подберись они ближе к центру власти(залезь в кабинет Брежнева или того самого работника ЦК Виталия Катаева) — они еще больше зачерпнули бы того искаженного политического восприятия, которое Престон сам же называет — «паранойей»! Аналогично и в Вашингтоне. Так и проходило «зацикливание». Инерция восприятия, взгляда на шпионскую работу: чем выше проберешься, тем ближе ты к истине.

Но одно дело — выведать характеристики какой-нибудь новой вражеской подводной лодки, дальность полета новой ракеты, вес танка, и совсем другое — выведывать мысли Брежнева, которые сами уже есть результат искаженного мировосприятия, навеянного своимиразведчиками, выведавшими мысли Рейгана, которые, в свою очередь…