Нам крупно повезло. Морозавр атаковал наш лагерь как раз после того, как вещи высохли и вернулись на хозяев. Иначе пришлось бы мне отстреливаться в одних трусах, еще бы и одежда попала под перекрестный огонь.

В ходе хитрых тактических маневров удалось загнать морозавра под промочивший нас недавно водопад, за которым – царство гидрокрыс. Масса воды, коснувшись морозавра, превратилась в лед, туннель закупорила гигантская ледяная пробка, рептилия стала ее пленницей.

Из глыбы льда торчат лишь передние лапы и голова, морозавр мотает ими, ревет, плюет сгустки мороза, лед местами потрескался, но сломать не под силу.

– Слушай, давай убивать не будем, – сказал я. – Острой нужды нет.

Мы напротив морозавра, шагах в тридцати, недалеко от лагеря.

– Это ты такой милосердный после людоедов? – спросил Борис с фирменной ухмылкой.

– И это тоже. Уйдем, а? Рано или поздно выберется, пусть живет.

– Я-то не против, но…

В этот момент нам пришлось отпрыгнуть к стенам, я к левой, Борис к правой: сгусток мороза рептилия плюнула в нашу сторону, пролетел между нами, и наш костерок с мусором и объедками исчез в ледяной пирамиде.

– Но выбраться ему не дадут, – закончил Борис.

– Почему?

– А ты забыл, на чьей он территории?

Поворачиваю лицо к рептилии. Ее морду и лапы облепили гидрокрысы, лезут из трещин и дыр, гигант пытается стряхнуть, но когти грызунов цепкие, он исчезает в гуще блестящих чешуек и хвостов-весел, как внутри кроны плюща. С той стороны его тоже, наверное, грызут…

Губы сжимаются в нитку, вскидываю плазму, штык целится в голову ящера. Либо так, либо умрет в медленных муках.

Милосердие…

Но в последний момент я отвел ствол, красная змейка попала не в голову, а в лед. Бахнуло, из тучи пыли и огня летят визжащие гидрокрысы и горячие брызги талой воды.

– Ну вот, только высушились, – посетовал Борис.

Но я рад, потому что в брызгах нет примесей крови. Лабиринт задрожал, тяжелый грохот набирает силу, за пылевой завесой что-то рушится. Пришлось убегать.

Цепочку коридоров спустя в одной из дальних арок мелькнул морозавр. Весь в укусах, ледяных сучьях, но живой. Рыкнул на нас враждебно, но убрался.

– Остались крыски без обеда, – вздохнул Борис. – И без дома. Стольких, наверное, задавило… Придется выжившим кушать трупики своих, не пропадать же мясу, кушать что-то надо.

– Не дави, – сказал я.

– А я чо, я ничо. Руины. Если кого-то не съели, значит, кто-то умирает от голода.

– Да знаю, знаю…

Тащу с собой неприятный осадок, но минут через пятнадцать снова встретились с морозавром. Точнее, с отпечатками инея в форме лап, рядом с ними капли крови. Это наш.

Я пошел по следам.

– Эй, куда? – раздалось за спиной.

Ускоряю шаг, Борису пришлось поравняться.

– Вот же приспичило, – произнес в сердцах. – Ты хоть осматривайся, а то наступишь на яростки, убьежа, а то и, чего доброго, забредешь в корижор.

– Спокойно. Мы же идем по следу. Если на пути какая пакость, первым в нее попадет он.

И я кивнул на пушисто-ледяные рисунки лап.

– Я тебе удивляюсь, – рассмеялся Борис. – То он зверюшек спасает, то этих же зверюшек вперед себя на пушечное мясо…

– Руины, – выдал я универсальное оправдание. – Все здесь смешалось.

Идем долго, морозавр петляет весьма и весьма. Интересно, что его повело по такому витиеватому пути? Или кто? Поднялись на этаж выше, перебрались через высокую гряду завала, танцуем, как эквилибристы, по тонкому мостику над пропастью в пять этажей.

– И за каким чертом преследуем? – проворчал Борис.

– Если бы я знал…

– Потрясающе. Теперь ты истинный руинец.

Борис, как ни странно, доволен, хотя, пока шли, я успел пожалеть, что затеял этот поход. И какой нервод меня дернул?

След привел к еще одной лестнице на этаж выше, лиана ступенек оплетает широченную колонну. Но след ведет не на лестницу, а под нее, в темную нишу.

Борис накормил дробовик патронами, я завел плазму, та гудит как движок звездолета перед рывком в небо. Киваем друг другу, ныряем в нишу…

Колонна внутри полая, потолок высокий, и морозавр мирно спит, прижавшись полумесяцем к дуге стены.

Над ним летают мелкие, точно феи, призрачные создания, от них исходит синее сияние. Особенно много их над головой морозавра, кружат лучистым венцом. Создания летают по всему помещению, неспешно, как тополиный пух в безветренную погоду.

Борис прячет дробовик под плащ.

– Опусти пушку, – сказал не своим голосом. Безмятежным, такого я от него не слышал.

И лицо, и движения его полны умиротворения. Да и мне почему-то стало легко. Кожей чувствую, здесь мы в полной безопасности.

Щелчок рычажка призвал плазму умолкнуть, разогретое оружие возвращается на спину, пропитывает позвоночник теплом. Я поднял голову, зачарованный взгляд плывет за крылатыми фантомами. Это насекомые, похожи на ос, но крупнее. Синие привидения, как ультрава. Крылья играют цветами радуги, с них, будто снежинки, осыпаются разноцветные искорки.

– Храмиосы, – произнес Борис. – Осы надежды.

– Кто они? – прошептал я.

– Наверное, единственные добрые существа в Руинах.

Спящий морозавр сопит, туман из ноздрей намораживает рядом с мордой ледяные башенки, с каждым выдохом они выше и толще.

Кажется, крысиные укусы на его теле как-то… меняются.

– Если уснуть в окружении храмиос, – говорит Борис, – пока спишь, раны и болезни исцеляются.

На хвосте, между шипами гребня, гидрокрыса. Спит на том, кого недавно грызла. Над ее головкой треугольником кружат три осы.

– Храмиосы питаются светлыми воспоминаниями. Делают из них мед. Лакомства чудеснее нет в природе. Редкое, даже в моих запасах нет.

Над нашими макушками уже танцуют нимбы призрачных летуний. Думаю о самых хороших моментах жизни: как рыбачил в детстве с отцом, как отрывался на концерте любимой рок-группы, занимался любовью с первой девушкой… Даже не напрягаюсь, лента памяти плывет через сознание сама.

– А почему… осы надежды?

– Появляются, когда испытываем надежду. Если даже на краю надеемся на лучшее, верим, что победим, не теряем силы духа, они это чуют сквозь измерения. Прилетают как на запах нектара.

– Видимо, этот морозавр очень хотел выжить.

– Да.

– Побудем здесь?

– Разумеется.

И мы остались. Упускать шанс забыть на время, что мы в аду, глупо. Борис сказал, эти осы долго здесь не пробудут – соберут из мозгов все хорошее и исчезнут, улетят в родное измерение.