Меня, может, и должно волновать мнение Бена насчёт Власа, но я не хочу в очередной раз пускаться в пустые споры, а потому пропускаю заявление мимо ушей и вместо этого говорю:

— Если бы ты пошёл в военный университет, жил бы в казарме, вставал бы в шесть утра и существовал бы от выходного и до выходного. Про девчонок вообще молчу.

Бен пожимает плечами. Уже внутри здания мы с Беном останавливаемся в паре шагов от Шиго, которая о чём-то разговаривает с консьержем.

— Ладно, ты права, — говорит Бен. — Но из меня вышел бы неплохой морпех.

— Как скажешь, — бросаю я.

И, казалось бы, закончен разговор, но Бен продолжает таращиться на меня, что-то выжидая.

— Чего? — переспрашиваю я.

Шиго идёт к лестнице. Мы — за ней.

— Ничего, — произносит Бен. — Просто заметил кое-что странное.

Второй этаж. Длинный, витиеватый и очень шумный коридор. Пахнет влажностью и пельменями. Кто-то курит в форточку, чего делать явно не разрешено.

— И что же ты заметил, умник?

— А то, что ты имеешь привычку поддерживать всех, кроме меня.

Краем глаза я наблюдаю за тем, как Бен бьёт себя по козырьку кепки, чуть его приподнимая.

— Если для тебя это настолько важно, — произношу я, разводя руками. — Из тебя бы и вправду вышел отличный морпех.

— Уже поздно, — фыркает Бен. — Уже не актуально, и я тебе не верю.

Он кривит губы в подобии улыбки, вот только я всё равно замечаю остаток искренней обиды в его глазах и в том, как быстро эта самая улыбка исчезает.

Что на него нашло? Не очень похоже на Бена.

Шиго останавливает нас напротив одной из дверей.

— Юра сказал, цитирую: высокий красивый мужчина в комбинезоне уборщика, предложивший заплатить за один блок платиновым слитком или килограммом травки, живёт здесь, — Шиго недовольно качает головой. — Типичный отец и шуточки его тупые.

Шиго заносит кулак, чтобы постучаться, но я опережаю её, вклиниваясь между ней и дверью.

— Я сама, — говорю я. — А вы подождите тут.

Шиго скашивает недовольный взгляд на Бена, но всё же даёт согласие кивком. Я коротко простукиваю костяшками пальцев по деревянному косяку и, не дожидаясь разрешения, проскальзываю в комнату. Не знаю, что ожидала здесь увидеть, но перед глазами возникает до отвращения обыденная картина. Никаких тебе пентаграмм на полу, никаких скелетов и их частей, никакой крови на стенах. Только комната с «бабушкиным» ремонтом и Эдзе, развалившийся на кровати с планшетом в руках.

— О, — протягивает он, отрывая глаза от экрана. — Какие люди! И это только чуть больше пяти часов прошло! Я приятно удивлён вашей скорости.

— Здрасьте.

Эдзе кивает и размашистым жестом указывает на соседнюю кровать, предлагая мне сесть.

— Почему общага? — я брезгливо осматриваю шерстяной плед, видавший не одно поколение студентов, прежде чем примоститься на самый край кровати. — В городе есть отличные гостиницы.

— Там клиентами особо не разживёшься, — отвечает Эдзе.

— Клиентами?

Эдзе кидает планшет себе за спину.

— А ты, как я посмотрю, всё так же не обременена полезными знаниями.

Я могу ответить ему что-нибудь достаточно саркастичное, чтобы показать — я его не боюсь и уж тем более не стану перед ним выуживаться, но когда в последний раз подобный способ диалога помогал мне в решении проблем?

— Я согласна дать вам то, что вы хотите, — произношу я вместо всех ядовитых слов, вертящихся на языке.

Глаза Эдзе расширяются.

— И как на это отреагировало ваше начальство? — с интересом спрашивает он.

— Я никому не говорила.

— Бунтарка, — хмыкает Эдзе. — Мне нравится. Ладно. — Он встаёт, привычным жестом вытирает ладони о штаны по брючному шву. — Только оплата — вперёд.

— Как хотите. Это уже, как вы говорили, не моё дело.

— Ох, дорогуша, — Эдзе снисходительно качает головой. — Не в этот раз.

Он уходит к сумке, брошенной под подоконником. Её содержимое гремит, шелестит и побрякивает, когда он перебирает его в поисках чего-то определённого.

— Я не понимаю… — начинаю я, но обрываю сама себя вместе с тем, как Эдзе выпрямляется и разворачивается ко мне лицом.

В его руках уже знакомый мне гримуар и ещё что-то, что больше пугает, чем вызывает интерес.

— Так это работает, — Эдзе делает несколько шагов мне навстречу. — Чтобы изъять те жалкие крошки, которые остались от Христофа, мне нужен проводник. Кто-то, кто, так или иначе, знал его и был с ним связан. Друг, родственник, любовник — кто угодно.

— Вы тоже подходите под этот список, — говорю я, начиная понимать, к чему ведёт Эдзе.

— Верно. Вот только я не могу одновременно колдовать и быть проводником.

— Я не собираюсь просить Власа, — я упираю кулаки в бока. — Он и так слишком… — дыхание учащается. — Да, он его племянник, но… — язык путает слова. Я откашливаюсь. — Нет. Вам придётся искать другой способ.

— Во-первых, другого способа нет, — отвечает Эдзе. — А во-вторых, я говорил не о Власе.

— Тогда о ком?

Разве остался кто-то ещё? Ведь даже при жизни у Христофа почти никого не было. Анна и Роза — обе погибли. Эдгар и Ева — не были рождены. В последние дни своей жизни Христоф и вовсе был один: только химеры вокруг, да я, и то не по своей воле.

— Стойте, — тихо произношу я. Мысли, пришедшие в голову, такие странные, что я тру лоб, будто это может помочь мне вытащить их наружу. — Вы хотите, чтобы я…

— После смерти Христофа мне удалось пойти по следам некоторых из его созданий. Я хотел подчистить за ним… Мне казалось, это будет правильным. А ещё единственным, что я мог сделать, чтобы хоть как-то исправить то, что, в какой-то степени, произошло по моей вине.

— В какой-то степени? — переспрашиваю я. — Да, образно выражаясь, вы вложили в его руку пистолет и показали, как нужно целиться!

— Да, вот только у него уже были свои патроны, — Эдзе прыскает. — Образно выражаясь. Но смысл не в этом, а в том, что мне всё-таки удалось уничтожить пятерых. Я не знаю, сколько их ещё осталось, быть может, они, не приспособленные к жизни без Христофа, умерли своей смертью, но… В общем, я не только убивал их, но и вёл некоторого рода беседу.

— Вы пытали их, — это не вопрос.

А Эдзе и не спорит.

— Мне хотелось узнать, как проходили последние дни Христофа, — продолжает он. — В конце концов, парень был мне не безразличен.

— К чему всё это?

— К тому, что все химеры, как одна, твердили о двух девушках: о Розе, которую они ни разу не видели, но слышали о ней из уст самого Христофа, и о рыжеволосой Аполлинарии, которая