– Утред! – Я указал сыну на ворота. – Пожар может перекинуться на створки, подыщи, чем перекрыть арку, когда ворота сгорят. Отбери дюжину парней. Тебе предстоит охранять ворота.

– Ты полагаешь, что враги…

– Не знаю, что они думают, – прервал я его. – И не знаю, сколько их. Зато знаю, что мы не должны дать им попасть обратно в город.

– Нам не задержать их надолго.

– Конечно. Нас слишком мало. Но им-то об этом неведомо.

Пламя лизнуло штандарт Кнута, и полотнище вспыхнуло. Мгновение назад оно реяло, а теперь превратилось в пепел, развеянный ветром.

– Мереваль! – обратился я к мерсийцу. – Выведи половину своих людей на укрепления! – Я хотел, чтобы даны снаружи видели копья, мечи и секиры на стенах и решили, что нас много. – Вторую половину используй для очистки города.

Основную часть своих дружинников я отправил на стены, а Финана и еще семерых повел в центр, к большому зданию с колоннами, где оставил Ролло. Дан был там.

– Вход только один, – сообщил он. – Они там заперлись. Щиты и копья.

– Сколько их?

– Я видел восьмерых, может, и больше. – Ролло дернул головой, указывая наверх. – Там окна, но они высоко и зарешечены.

– Зарешечены?

– Железные прутья. Думаю, единственный путь лежит через эти двери.

Защитники заперли двери, створки которых были из толстых досок, привинченных железными болтами. На одной из створок имелась ручка, но, потянув ее, я убедился, что обе они заперты на засов или завалены изнутри. Я поманил к себе Фолькбальда, вооруженного утяжеленной свинцом секирой.

– Руби!

Фолькбальд был фриз, сильный как бык. Соображал он туго, но дай ему простую работу, и дело сделано. Воин кивнул, глубоко вздохнул и занес топор.

Стальное лезвие врезалось в створку. Полетели щепки. Фолькбальд высвободил секиру и размахнулся снова. Обе большие створки вздрогнули от могучего удара. Фриз изготовился рубануть в третий раз, когда засов заскрежетал в скобах.

– Довольно, – скомандовал я. – Отойди.

Семеро, которых я привел, были в кольчугах и со щитами, поэтому мы образовали стену между двумя ближайшими к двери колоннами. Ролло и его люди расположились позади нас. Засов снова скрипнул, я услышал, как он глухо стукнулся об пол. Последовала заминка, потом правая створка очень медленно приотворилась. Она остановилась, едва щель стала достаточной, чтобы просунуть руку. Из нее высунулся меч и упал на мостовую.

– Мы дадим бой, если вы этого хотите, – раздался голос изнутри. – Но предпочли бы жизнь.

– Кто ты? – спросил я.

– Лейкнир Олафсон.

– Кому служишь?

– Ярлу Кнуту. А ты кто?

– Тот, кто зарежет тебя, если ты не сдашься. Теперь открывай обе створки.

Я опустил нащечные пластины и стал ждать. Из здания доносились оживленные голоса, но спор быстро кончился, и дверь распахнулась. В сумрачном коридоре, ведущем в темную глубину дома, сгрудилось около дюжины человек. Воины были в кольчугах, шлемах и со щитами, но, едва дверь открылась, побросали мечи и копья на мостовую. Вперед выступил высокий седобородый мужчина.

– Это я Лейкнир, – объявил он.

– Прикажи своим бросить щиты, – велел я. – Щиты и шлемы. И ты сам брось.

– Ты сохранишь нам жизнь?

– Еще не решил. Назови причину сделать это.

– Здесь моя жена, – сказал Лейкнир. – А еще дочь и ее малютки. Моя семья.

– Твоя жена может найти другого мужа, – бросил я.

Лейкнира это задело.

– А у тебя есть семья? – спросил он.

Я не ответил.

– Быть может, я пощажу тебя и просто продам твою семью, – издевался я. – Норманны в Ирландии щедро платят за рабов.

– Кто ты такой? – потребовал сообщить он.

– Утред Беббанбургский, – отрезал я.

Его отклик был странным, но приятным в силу неприкрытого страха, проступившего на лице. Лейкнир отступил на шаг и коснулся висящего на шее молота Тора.

– Утред убит, – выдохнул он.

Мне этот слух передавали уже второй раз, и Лейкнир явно ему верил, потому что смотрел на меня с ужасом.

– Хочешь, расскажу, как все было? – осведомился я. – Я умер. Умер без меча в руке, поэтому был сослан к Хель и слышал крик ее черных петухов! Они известили о моем приходе, Лейкнир, и Пожиратель трупов пришел за мной. – Я сделал шаг вперед, и дан отступил. – Пожиратель трупов, Лейкнир! Гнилая плоть висит у него на желтых костях, глаза пылают огнем, зубы как рога, а когти как ножи для холощения! На земле валялась кость, берцовая кость. Я схватил ее, обглодал до острой кромки собственными зубами и убил Пожирателя трупов.

Я крутанул Вздохом Змея:

– Я мертв, Лейкнир, и пришел собирать души живых. А теперь кидайте через дверь мечи, копья, щиты и шлемы!

– Умоляю, не истребляй мою семью! – промямлил Лейкнир.

– Ты обо мне слышал? – прогромыхал я, заранее зная ответ.

– Разумеется.

– И приходилось тебе слышать хоть раз, что я убиваю женщин и детей?

– Никогда, господин! – Он затряс головой.

– Тогда бросайте оружие и становитесь на колени.

Сестерцы повиновались, опустившись на колени у стены коридора.

– Стереги их, – велел я Ролло, потом прошел мимо согбенных людей и повернулся к Лейкниру. – Ты пойдешь со мной.

Стены прохода были обиты нестругаными досками, значит сделаны не римлянами. В обе стороны выходили двери, за ними были небольшие комнаты с соломенными матрасами. В другом помещении нашлись бочки. Людей нигде не было. В конце коридора обнаружилась дверь побольше, ведущая в западную половину громадного здания. Я распахнул ее. Раздался женский визг.

У меня же расширились глаза. В комнате собралось шесть женщин. Четыре – явно были служанки, поскольку в ужасе стояли на коленях за двумя другими. А этих я знал. Одна была Брана, жена Хэстена, седовласая, полная, круглолицая, с тяжелым крестом на шее. Она судорожно сжимала крест и шептала молитву. Брану крестили по приказу короля Альфреда, и я всегда считал, что ее переход в христианство лишь бессовестная уловка мужа, но, похоже, заблуждался.

– Это твоя жена? – спросил я у Лейкнира, последовавшего за мной в комнату.

– Да, господин.

– Лжецов я убиваю.

– Это моя жена, – подтвердил он снова, но как бы оправдываясь, – так отстаивают ложь, даже когда уже глупо что-то скрывать.

– А это твоя дочь? – Я кивнул на молодую женщину, сидевшую рядом с Браной.

На этот раз Лейкнир промолчал. Закричала Брана, требуя отпустить ее, но я и ухом не повел.