не позволяла уйти и заняться Екатериной. Наконец, великую княгиню уложили в постель.

Ребенка она не видела почти неделю. Сведения о нем она могла получать лишь украдкой, поскольку если бы она спросила в открытую, это могло быть истолковано как ее сомнения в способности императрицы позаботиться о нем. Младенец находился в комнате Елизаветы, и когда он кричал, то императрица сама его успокаивала. Вот что Екатерина слышала о состоянии своего сына, а впоследствии и увидела своими глазами:

«Заботами его буквально душили. Его держали в чрезвычайно жаркой комнате, запеленавши во фланель и уложив в колыбель, обитую мехом черно-бурой лисицы; его покрывали стеганным на вате атласным одеялом и сверх этого клали еще другое, бархатное, розового цвета, подбитое мехом черно-бурой лисицы. Я сама много раз после этого видела его, уложенного таким образом: пот лил у него с лица и со всего тела, и это привело к тому, что когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простуживался и хворал».

На шестой день жизни Павла крестили. Утром императрица явилась в спальню Екатерины и принесла золотое блюдо, на котором лежал приказ выдать Екатерине из императорской казны сто тысяч рублей. К нему прилагалась маленькая шкатулка, которую Екатерина не открывала до тех пор, пока императрица не ушла. Она очень обрадовалась деньгам: «У меня не было ни гроша, и я была вся в долгах; ларчик же, когда я его открыла, не произвел на меня большого впечатления: там было очень бедное маленькое ожерелье с серьгами и двумя жалкими перстнями, которые мне совестно было бы подарить моим камер-фрау. В этом ларчике не было ни одного камня, который стоил бы сто рублей». Екатерина ничего не сказала, но скупость подарка, вероятно, встревожила графа Александра Шувалова, поскольку он, в конце концов, спросил, понравились ли ей украшения. Екатерина ответила, что «любой подарок императрицы бесценен». Позже, когда Шувалов заметил, что она не носит колье и серьги, и предложил ей надеть их, Екатерина ответила, что на придворные праздники она привыкла надевать свои самые красивые драгоценности, а колье и серьги не попадали в эту категорию.

Через четыре дня после того, как Екатерина получила от императрицы в дар деньги, кабинет-секретарь императрицы пришел к ней и попросил одолжить деньги казне: императрице требовались деньги для других целей, а свободных средств не было. Екатерина отослала деньги обратно, их вернули ей в январе. В конечном счете, она узнала, что Петр услышав о подарке, который сделала императрица его жене, рассердился и стал жаловаться на то, что его оставили без подарка. Александр Шувалов доложил об этом императрице, которая немедленно послала великому князю приказ на ту же самую сумму, которую пожаловала Екатерине, поэтому и пришлось занять деньги у изначального получателя.

Пока рождение сына отмечалось салютами, балами, иллюминацией и фейерверками, Екатерина лежала в постели. На семнадцатый день после родов она узнала, что императрица поручила Сергею Салтыкову особую дипломатическую миссию – он должен был доставить к шведскому двору официальное известие о рождении сына в великокняжеской семье. «Это означало, – писала Екатерина, – что меня немедленно должны были разлучить с единственным небезразличным мне человеком. Я зарылась больше чем когда-либо в свою постель, где я только и делала, что горевала; чтобы не вставать с постели, я отговорилась усилением боли в ноге, мешавшей мне вставать; но на самом деле я не могла и не хотела никого видеть, поскольку пребывала в горе».

Через сорок дней после того как Екатерина родила ребенка, императрица пришла к ней в комнату, чтобы совершить обряд, который должен был положить конец ее заточению. Екатерина послушно поднялась с постели, чтобы принять государыню, но когда Елизавета увидела, как та слаба и утомлена, она заставила ее сесть на кровать и оставаться там, пока читалась молитва. Принесли младенца Павла, и Екатерине разрешили посмотреть на него издали. «Я нашла его очень красивым, и его вид развеселил меня немного, – писала Екатерина, – но в ту самую минуту, как молитвы были закончены, императрица велела его унести, и сама удалилась». 1 ноября Екатерина получила формальные поздравления от придворных и иностранных послов. Ради этого накануне вечером ее комната была богато украшена, молодая мать сидела на кушетке, обитой розовым, шитым серебром бархатом, и протягивала руку для поцелуев. Сразу же после церемонии элегантную мебель унесли, и Екатерина снова осталась одна в своей комнате.

С момента рождения Павла императрица вела себя так, словно это был ее ребенок; Екатерина являлась лишь средством для его появления на свет. Елизавета придерживалась этого мнения по многим причинам. Это она привезла двух подростков в Россию, чтобы они родили ребенка. Десять лет она содержала их за счет государства. Этот младенец, столь необходимый государству, был создан по ее приказу, и, таким образом, являлся собственностью государства, то есть ее собственностью.

Помимо династических и политических мотивов, существовали и другие причины, по которым Елизавета окружила Павла заботой и любовью. Она забрала себе ребенка не только из-за интересов государства, но и из-за любви, которая охватила всю ее эмоциональную, сентиментальную натуру, из-за нереализованного материнского инстинкта и желания иметь свою семью. Теперь, в сорок четыре года, Елизавета, несмотря на подорванное здоровье, хотела стать матерью для этого ребенка, пускай ее материнство и было лишь фикцией. Ради того, чтобы поскорее привыкнуть к этой роли, она полностью исключила Екатерину из жизни ребенка. Невероятная одержимость младенцем, которую испытывала Елизавета, оказалась продиктована не только ее потребностью в материнстве, но и своего рода ревностью к молодой женщине. По сути, Елизавета похитила ребенка.

Своим поступком Елизавета лишила Екатерину всего того, что хотела получить сама. Великая княгиня не могла заботиться о младенце, и ей очень редко позволяли видеться с ним. Ее не было рядом, когда он первый раз улыбнулся, когда он рос и развивался. В середине восемнадцатого века женщины из высшего общества мало принимали участия в воспитании детей, оставляя их заботам нянек и кормилиц, однако большинство матерей все же имели возможность ласкать и баюкать своих новорожденных детей. Екатерина не смогла забыть тех эмоциональных страданий, которые были связаны с рождением ее первого ребенка. Двух человек, которые были для нее особенно дороги: ее сына и ее любовника – не было рядом. Ей так хотелось увидеть их обоих, но никто из них не скучал по ней: один просто не знал о ее существовании, а другому – было все равно. В эти недели ей дали понять, что, произведя на свет ребенка, она выполнила свой долг