К полудню первого дня работы нашего транзитного лагеря беженцы вдруг всполошились. Завязалась драка. Толпа разразилась гневными и кровожадными воплями: «Милиция! Милиция!»

Пробившись сквозь толпу, я увидела двоих мужчин, лежавших неподалеку от машины «Кеа». На них постоянно обрушивались удары руками и ногами.

Рядом быстро появились два солдата из новозеландского представительства ИНТЕРФИТ, с которыми я разговаривала пятнадцать минут назад, и я как можно спокойнее рассказала им о том, что происходило. Я не могла определить, были ли эти два лежащих на земле человека милиционерами, но нам необходимо было что-то предпринять, пока их не растерзали на части. Помощь должна была подойти не раньше чем через пятнадцать минут.

Я забралась на подножку джипа и принялась кричать на индонезийском и плохом тетуме, призывая толпу успокоиться. Я сообщила о том, что здесь находятся солдаты ИНТЕРФИТ, которые сейчас заберут обоих обвиняемых в штаб для проведения расследования.

Едва солдаты усадили двоих мужчин в кузов автомобиля и встали, заграждая их своими телами и оружием от ревущей толпы, я стала умолять людей не превращаться в негодяев из милиции. Когда наконец доверие и уважение к ИНТЕРФИТ взяли верх, толпа отошла на пару шагов. Я с трудом завела машину и медленно поехала сквозь возмущенную толпу по направлению к огороженному посту военной полиции.

Иногда размах операции по оказанию помощи оказывает на тебя такое большое влияние, что ты не выдерживаешь, и тогда те люди, которым ты стараешься помочь, из личностей превращаются в толпу. А иногда ваше сердце проникается горячей и искренней заботой о каком-то конкретном человеке или семье. Бывает, между вами и другим человеком возникает связь с первого взгляда, или вы понимаете, что эта женщина или мужчина при других обстоятельствах могли бы стать вам друзьями. Или же какой-то человек становится для вас сосредоточием всего ужаса, насилия и несправедливости, свидетелем которых вы были, и вы преисполняетесь таким сильным желанием ему помочь, что способны свернуть горы ради этого.

В Восточном Тиморе такое со мной происходило дважды, и оба раза таким человеком для меня становились женщины по имени Мария. С первой Марией я познакомилась, когда прогуливалась вдоль волнореза и делала фотографии, чтобы впоследствии привлечь средства в фонд «Кеа». Я снимала временные жилища, которые беженцы построили в порту Дили. У Марии были две маленькие дочери и сын. Это оказались подвижные улыбчивые дети с живыми глазами, и этим они напомнили мне Шахиру и Аддина. Мы разговорились, и Мария рассказала, что только что вернулась с детьми из Западного Тимора. Ее муж погиб от рук милиции, и все ее пожитки сейчас умещались в большую полосатую сумку со сломанной молнией. Рядом с ней лежал стандартный репатриационный набор от Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев: желтая упаковка дневного пайка, ведро, канистра с водой и кастрюля.

Мария и ее дети направлялись домой, и я подвезла их на джипе «Кеа». Мы ехали по задворкам пригорода, недалеко от кладбища. Когда Мария впервые увидела руины своего дома, ее лицо сморщилось, но она взяла себя в руки и не позволила детям увидеть своих слез.

Семью действительно ожидало мрачное будущее: Мария не могла бросить своего грудного сына и еще маленьких дочек, чтобы обеспечить семью хотя бы самым необходимым для жизни, и у нее никого не было, чтобы ей помочь.

Я обняла ее и пообещала скоро вернуться. Начальник склада Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев был хорошо со мной знаком и сделал вид, что не заметил, как я взяла отрез непромокаемого брезента, моток веревки и листы пластика для окон, а потом добавила к ним два одеяла. Сложив все на заднее сиденье джипа, я направилась в ЦВГО (Центр военно-гражданских операций), где выпросила антимоскитные сетки. Вернувшись в машину, я услышала глухой стук: в кузове джипа оказались еще и две складные армейские кровати. Никаких слов, только кивок и подмигивание дружелюбно настроенного майора – это все, что удалось мне увидеть в зеркало заднего вида. У меня не было привычки просить об одолжении, и этим людям оказалось достаточно того, что я пришла в ЦВГО с просьбой о помощи. Дальше во французском контингенте ИНТЕРФЕТ я получила несколько дополнительных пайков, два килограмма риса, буханку хлеба и фруктов, включая свежие апельсины, только что разгруженные с продуктовой баржи из Дарвина. К этому добавились метла, еще одна кастрюля, острый нож от тайского контингента, мыло, светильник и новая зубная щетка от американских моряков.

Четверо американских зеленых беретов с ящиком инструментов запрыгнули в «хаммер» и вместе со мной вернулись к дому Марии. Со времени нашего расставания прошло всего полтора часа. Ошеломленная Мария наблюдала за тем, как солдаты забрались на то, что осталось от ее крыши, и накрыли ее непромокаемым брезентом. Потом они занялись окнами и подвесили антимоскитную сетку к обугленным потолочным балкам. После того как пол был подметен, в доме появились армейские складные кровати. Мало того, крепкие солдаты присели возле колес своей огромной машины и смастерили игрушку «музыка ветра» из лезвий, проводов и кусочков стали и повесили ее высоко над входной дверью, чтобы их не достали детские пальчики. Дети же с огромной радостью наблюдали за их действиями. Мы сделали немного, но когда закончили, Мария и ее дети были защищены от непогоды и стали обладателями нехитрого скарба для того, чтобы начать жизнь сначала.

То, что я сделала, противоречило правилам, но я ничем не обделила других беженцев. Иногда правила просто необходимо нарушить.

Вторая Мария держала на руках крохотный сверток. Все происходило в задней комнате Дома Боско, где священник дал приют женщине, вернувшейся из Западного Тимора. Вокруг головки ребенка было намотано полотенце. Спросив у матери позволения, я убрала пеленки и полотенце и обнаружила крохотного мальчика. Он был слаб и почти ни на что не реагировал, но все же сосал материнскую грудь. Голова ребенка была уродливо деформирована и размерами напоминала баскетбольный мяч. Эта пара явно нуждалась в осмотре доктора, поэтому я связалась с медиками ИНТЕРФЕТ. Они поставили ребенку диагноз: гидроцефалия. Это заболевание лечилось только в развитых странах с помощью операции. Проблема заключалась в том, что ИНТЕРФЕТ не могла вывезти маленького ребенка из Тимора без заранее заключенных договоренностей и ожидающей команды хирургов-педиатров. У нас просто не было денег на эту операцию, поэтому, обсудив возможные варианты с Марией, я отправилась в отель «Туризмо». Я искала журналиста из «Ньюз лимитед», которому хотела предложить эксклюзивное интервью в обмен на кампанию по сбору средств на операцию для ребенка Марии и оплату их проезда и проживания в Австралии. Мой план удался, и через три дня после публикации статьи в Австралии один из хирургов-педиатров вместе с операционной командой после консультации с медиками ИНТЕРФЕТ вызвался провести операцию. Майор Марк Маккей из ЦВГО помог собрать все необходимые документы, и к концу недели Мария и ее сын уже отправились в Мельбурн. Это был один из тех прекрасных моментов, когда все участники этого события были счастливы оттого, что внесли посильный вклад в важное дело.

Оказалось, что ребенку Марии поставили неверный диагноз. В Восточном Тиморе у врачей просто не было необходимых диагностических инструментов, и в Австралии обнаружилось, что у ребенка была анэнцефалия, врожденное отсутствие головного мозга. Ствол спинного мозга управлял всеми основными рефлексами, но у этого ребенка не было ни малейшего шанса развиться до нормального состояния. Анэнцефалия – это врожденный дефект, который часто можно предотвратить простым уколом с фолиевой кислотой перед зачатием и во время первого триместра беременности.