Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не пленный! И не капитан! Я — морская пехота! Элитное подразделение военного ведомства США! А параллельно на полставки работаю в полиции! По вторникам и пятницам, без выходных! Руки на капот! Зачитываю ваши права! Вы имеете право хранить молчание! Всякое ваше слово может в суде быть использовано против вас, поэтому рта не открывайте! Вы имеете право на адвоката! Если у вас нет средств на личного, вам будет предоставлен государственный!
Вот это был очень пра-правильный шаг.
Ну представьте на мгновение, что вам лепят такое!
Капитан от всего услышанного обалдел настолько, что потерял секундочку. Всего одну лишь секундочку из бесконечного запаса тысячезнаковых амторианских секунд. И еще как-то странно рот открыл. Будто бы что-то родное сказали. Но из другой, прошлой жизни. Короче говоря, не успел он опомниться после адвоката, как мой меч вошел ему в грудь. Мягко. Капитан осел на пол. Тоже как-то очень мягко.
Через четыре секунды усилий мне наконец удалось-таки выдернуть меч и выскочить из каюты, хлюпая по кровище. Ее, этой капитанской крови, вылилось столько, будто я саданул нефтеналивную баржу, полную человеческих органов для больничной раздачи. На самом деле схватка заняла несколько минут, но мне показалось, что сутки. Правда, не наши, а их. Прошли почти здешние сутки, ну, вы помните страшное число из трех цифр — это сколько Амтор пилит на противофазе к своей оси.
За это время и у меня в душе, и на «Совонге» произошло много событий. Верхние палубы были захвачены, один из моих людей уже стоял у штурвала, а другой — у пульта управления. Но на главной палубе борьба все еще продолжалась. Там отчаянно отбивалось несколько офицеров «Совонга» с горсткой своих людей. Пока я бежал туда эти целые сутки, страдая от головокружения, теряя кровь, все уже было закончено.
Камлот убедил офицеров, что их капитаны ведут мирные переговоры — потому у них в каюте так тихо, а я уже, видимо, дохлюпывал к выходу, так что там действительно тихо стало без меня и моего адвоката. Камлот убедил их, что теперь им сохраняется жизнь. И они все почему-то взяли и сдались. Иногда такой довод самый убедительный. Главное только, чтобы в этот момент нигде не зажурчала струя из какого-нибудь излучателя и у него не погиб инжектор, без которого Р-излучения вручную не остановишь.
Теперь «Совонг» был в наших руках.
А «Софал» почти взял свой первый приз по пиратству!
Я ворвался на главную палубу, прямо в гущу возбужденных воинов. Видимо, я со своей ссадиной по левому борту лица представлял собой жалкое зрелище, но мои соратники громко приветствовали меня радостными возгласами. Как выяснилось потом, они заметили мое затянувшееся отсутствие на главной палубе лишь во время схватки, и это произвело на них плохое впечатление. Никто не мог понять, куда я делся в такой ответственный момент, когда все приготовились формировать боевой дух. Не смыло ли меня за борт, не прибил ли кто из здешних громил-матросов, почему-то здоровенных, как бочки с ромом. Но когда я появился со слабыми, уже подсохшими следами борьбы на теле, моя репутация была спасена. Ну не апельсины же я тут воровал в темноте и не получил же за это по роже оглоблей! Не было на борту «Совонга» апельсиновых посадок — не Калифорния.
Три царапины, полученные мной в сражении, сыграли в этом не последнюю роль. Будучи безопасными для жизни, они так сильно испачкали меня кровью, что произвели очень достойное впечатление, которое превзошло даже мое горестное сообщение. Сообщение я, Карсон Нейпир, скорбный вестник, принес людям о том, что в результате мирных переговоров, не выдержав горькой правды об истинных целях тористов и названной суммы на личном счете товарища Тора в банках Америки, от сердечного приступа, у меня на глазах, буквально на самой моей груди скончался капитан корабля, который завещал мне свое, еще теплое, капитанское место. Но место я после долгих сомнений с охотою отверг публично. Нет, я еще не был готов ко второму месту, не насладившись первым. Свободное судно свободной Торы само должно будет решить, кто им станет рулить.
Потом мы по-быстрому, бодро даже, окружили сдавшихся на счет «раз», широко им улыбнулись на счет «два» и всех разом разоружили на счет «три». Камлот во главе отряда воинов, трясясь от большого сердечного волнения, освободил вепайянских пленниц и тут же отправил их на «Софал».
Только мне, честно сказать, не до его слюней было. Карсона Нейпира занимали более серьезные вещи по организации дальнейшей жизни на обоих кораблях. Правда, не скрою, не видел я их еще и потому, что никак не мог избавиться от пяти полудурочных птиц-людей, которые шаг в шаг ходили за мною следом не отставая и глядели в рот, требуя приказаний. Они меня так вымотали, что я им приказал наконец свалить куда-нибудь, найти шесток и до полудня поспать. Потом позволил себе сделать глоточек вина и представить счастливого Камлота, который нашел свое человеческое счастье. Представил радость, должную охватить влюбленных — Камлота с Дуаре — при встрече, и знаете, у меня почему-то в груди что-то скрипнуло и застонало. Им-то, конечно, уже хорошо было, а я?
А вот я, такой крутой пират, такой раненый, пострадавший, имею ли тоже большое право на маленькое счастье? Увижу ль когда еще незнакомку из сада, поразившую мое истомившееся по простым человеческим радостям сердце? Залепившую мне такую затрещину, которая сделала бы честь и более опытной соблазнительнице? Отыщу ли следы ее, если даже имя узнать не собрался?..
Ну что о страданьях-то, лучше о приятном узнайте.
Мы быстро перенесли легкие орудия с «Совонга» на «Софал», оставив офицерам этого судна только их личное оружие, с которого были сняты инжекторы. Эту работу доверили Кирону Красавчику с нашими людьми. Он сиял. Без инжекторов, как вы понимаете, от личного оружия тебе лично столько же пользы, как от общественного, пылящегося где-нибудь в закромах родины на цепи с чемоданом и кнопкой. Гамфор же с новыми пленниками перетащил с борта «Совонга» излишки продовольствия. После этого я приказал выбросить с поверженного судна все пушки за борт, чтобы хоть таким образом нанести урон военной мощи товарища Тора. Последним актом этой пиратской драмы явилась переправа сотни недовольных оппозиционерчиков, сгрудившихся в трюме «Софала» и поправивших весь такелаж,
