– Погоди, – Черномор, казалось, никуда не спешил, – невежливо уходить, не попрощавшись!

Он крепко связал Старого, в рот запихнул кляп. Перевернул на живот, засунул под бесчувственное тело гранату. Осторожно выдернул кольцо и махнул рукой: пошли!

Они отбежали от сарая на порядочное расстояние, когда вдалеке раздалось еле слышное перешептывание лопастей квадрикоптера. Звук приблизился, стало тихо. Черномор с Кириллом застыли на месте, обратившись в слух. Ночную тишину разорвал громкий хлопок. Кирилл толкнул Черномора кулаком в плечо и поднял большой палец.

Света полной луны вполне хватало, чтобы не заблудиться, Кирилл даже не стал надевать очки ночного видения. Они прошли еще немного и укрылись в первом попавшемся полуразрушенном доме.

– Что все это значит? – спросил Черномор, усаживаясь на корточки перед откинувшимся к стене Кириллом.

– Я не по…

Кирилл не договорил. Огромная пятерня сгребла его за отвороты куртки, подняла и прижала к стене. Кирилл засучил ногами в воздухе, как жук на булавке.

– Не юли, придушу, – задушевно склонив голову к уху Кирилла, сказал Черномор. – Почему эсэсовец за тобой шел? Кто ты такой, а?

– Не… твоего… ума… дело, – прошептал Кирилл.

– Моего, Кирилл, моего, – проворчал Черномор, опуская Кирилла на пол. – Я тебя как бы спас. Так что ты мне должен – хотя бы объясни.

Кирилл молча восстанавливал дыхание.

– Я ведь грешным делом думал, что по мою душу стукачка заслали. Мы Старого давно подозревали, не наш человечек был. У нас в пехоте это сразу видно – вроде бы свой, но нутро гнилое. А ты не такой, ты настоящий. Я, когда увидел, как Старый с особистом перетер и в кустах с биноклем засел, сразу понял: тебя пасет. С чего тебе такой почет, а?

В темноте лица Черномора видно не было, слышно только голос.

– Ладно, не хочешь говорить, и не надо… Хрен с тобой! Я ведь свой, а ты… Эх ты…

Кирилл достал из кармана модуль памяти, протянул Черномору.

– Я посплю, а ты почитай. – Он лег, положил под голову рюкзак и закрыл глаза. – Я устал чертовски…

Проснувшись, Кирилл увидел склонившегося над планшетом Черномора. Багровый диск солнца клонился к закату: Кирилл проспал весь день.

– Да, задал ты мне задачку. – Черномор оторвался от планшета. – И как мне ее теперь решать? Не подскажешь?

Кирилл отвернулся, открыл банку консервов и стал есть. Черномор терпеливо ждал. Кирилл облизал ложку, спрятал в рюкзак. Достал из кармана ленточку и протянул Черномору. Заходящее солнце окрасило красную ленту в похоронный черный цвет. Огромная ладонь дрогнула, будто Кирилл положил в нее пудовую гирю.

Они долго молчали, не глядя друг на друга, потом Черномор спросил:

– Куда ты идешь, Кирилл?

– Я ищу мертвую воду… Слава, тебе со мной не по пути, – Кирилл медленно повернул голову и посмотрел Черномору в глаза.

Черномор отшатнулся: ему почудилось, что он разговаривает с мертвецом.

Как только стемнело, они вышли на дорогу. Кирилл зашагал на запад, к Алсунге, Черномор на восток, к Кулдиге. За рекой его ждали товарищи на ховере.

Дорогу до хутора Озолса Кирилл помнил и обошелся без карты. Он ожидал обнаружить заброшенный, как и все в этих краях, хутор. Но протоптанные дорожки, пасущиеся на лугу коровы и целые стекла в окнах, – все говорило о том, что в доме кто-то живет.

В деревне встают с рассветом. Небо на востоке окрасилось красным: времени оставалось в обрез. Оглянувшись, Кирилл припустил к каменному сараю, где Озолс когда-то хранил стройматериалы. Пошарил рукой под скатом крыши и достал ключ. Новый хозяин дома унаследовал привычки прежнего. Кирилл зашел в сарай и притаился в темном углу среди каких-то лопат. Что делать дальше, он не знал, решил действовать по обстановке.

Хлопнула дверь дома, по двору протопали тяжелые шаги. Раздался детский голос, ему ответил сонный мужской. Шаги удалились в сторону стоящего на отшибе сортира. Дверь сарая открылась и внутрь бочком проскользнул мальчик, одетый в рубашку и короткие штаны. Он был бос, и шагов Кирилл не услышал. На вид мальчику нельзя было дать больше двенадцати лет.

В сарае царил полумрак, и мальчик поздно заметил чужака. Закричать он не успел. Кирилл сгреб ребенка в охапку, зажал ладонью рот и потянул из ножен нож. Действовать нужно было быстро и тихо. Но главное – быстро, чтобы не дать сомнениям остановить занесенную для удара руку.

Кирилл часто потом вспоминал этот случай. И каждый раз благодарил судьбу за то, что та не дала ему превратиться в чудовище. Он мог убить ребенка – для пользы дела. Кирилл смог бы это пережить и жить дальше – но что это была бы за жизнь? К счастью, он так никогда этого не узнал. Занесенная для удара рука уже опускалась, когда из распахнутого ворота рубашонки на грудь мальчика выпал висящий на шнурке крест. Кирилл остановил руку в самый последний миг.

Ребенок сначала не сопротивлялся, но за время, пока Кирилл возвращал нож в ножны, пришел в себя, рванулся, освободил рот и заверещал. Визг пацана мог посоперничать с сиреной гражданской обороны. Опустошив легкие, мальчик укусил Кирилла за руку, вырвался и кинулся к двери. В сарай с топором наперевес влетел бородатый мужик – отец мальчика. Мальчик выскочил за дверь, а мужик застыл на месте, завороженный магией направленного автоматного ствола. Увидев топор, Кирилл машинально поднял оружие. Тело опередило мысль.

Мужик стоял, не сводя с Кирилла глаз. В глазах – смешанный с ненавистью страх. Кирилл мотнул головой, повел автоматным стволом. Топор брякнулся на земляной пол.

– Руки вверх! – Мужик поднял руки. – Ты говоришь по-немецки?

Кирилл обрадовался, решив, что мужик его понял. Потом сообразил, что «хенде хох» в переводе не нуждается. Кирилл повернулся, показал нарукавный шеврон с крестом. Мужик перекрестился.

– Вот и отлично. – Кирилл опустил автомат. – Мне нужен Гунтис Озолс! Я оттуда!

Кирилл мотнул головой на восток.

Оказалось, что жена мужика подслушивала за дверью. Услышав фамилию «Озолс», она выскочила на крыльцо и, что-то торопливо говоря по-латышски, увлекла Кирилла в дом.

Кое-как удалось наладить контакт. Райвис – хозяин, немного говорил по-английски – научился от отца. Их семья была родом из Ирландии, потомки уехавших туда в начале века латышей. Когда в Европе запахло жареным, вернулись в Латвию. Лигита, жена хозяина, родная сестра Озолса. Ее интересовала судьба уехавших родственников. Кирилл честно рассказал все, что знал: живут в полисе, не бедствуют. Краем глаза он заметил, что Райвис недовольно поморщился, услышав об успехе родственников.

Положив на стол натруженные руки, Райвис рассказывал о своем житье-бытье. Хутор им не принадлежит: христианам в Халифате запрещено иметь недвижимость. Всеми окрестными землями владел какой-то Мухаммед-эфенди. Семья жила на хуторе на положении батраков, если не рабов. Все выращенное отбирали, оставляя совсем немного – чтоб только с голоду не умереть. Крайнюю нищету было не скрыть, да никто и не пытался: привыкли. Убогая обстановка, ветхий, давно не ремонтировавшийся дом, невообразимое тряпье вместо нормальной одежды.