Рассинхрон у меня члена и мозга, первый удовлетворен, второму мало. Мало. Мало.

Я имею жену рукой без остановки, она стонет тихонько, дышит часто. Я имею ее, пока она губу не прикусывает, и не кончает вновь, быстро задвигавшись сама на моих пальцах.

Красивая, такая красивая. Идеальное тело — упругая грудь, плоский живот. Линии бедер. Попа. Эта безумная попа сердечком.

Розовая вульва с лепестками малых губ, чуть выступающих за большие — заманчиво, соблазнительно.

Аня тяжело дышит, а я облокачиваюсь на руку и рассматриваю ее. Наши глаза встречаются. Аня скользит ниже, рассматривает меня, как и я ее. Женаты год скоро, а рассматриваем друг друга как впервые.

Она видит мою эрекцию. Не скрываю. Смотри, ну.

Улыбается. Потом присаживается, упирается пальцами ноги мне в грудь. Ведет выше-ниже. Снова балуется. Сначала позволяю, а потом бережно обхватываю ее ножку, подношу к губам, целую.

Она дрожит и громко ахает. Хочет забрать, перепугавшись, не пускаю.

Целую ее пальцы — аккуратные, красивые. Облизываю. Жажда снова зашкаливает.

— Тебе нравится женские ноги? У тебя член аж дергается.

— Твои ноги. Я тебя снова хочу. М-м-м, не против?

Падаю на нее. Смеется, обнимает в ответ.

— Такой джентльмен, не могу, — шепчет.

У нее затекла спина, и мы переворачиваемся. Аня оказывается сверху. Водит пальцами по моей груди.

— А ты бы хотел, чтобы тебе целовали ноги?

— Что? — хмурюсь. — Нет, конечно.

— Я просто подумала… — вспыхивает, теряется. Нервничает. Я фиксирую бедра, чтобы не убежала. — Подумала, твой футфетиш работает в обе стороны.

Качаю головой.

— Нет. Ноги мне кажутся одной из самых красивой частей женского тела. После попки. — Сжимаю ягодицы, щипаю, Аня улыбается. — Мне нравишься ты. — Продолжаю серьезно. — Я такое редко испытываю. Никогда. Почти никогда не испытываю. Ты… пиздец аппетитная. Персик. Я хочу тебя съесть, так ты мне нравишься. Вся. Твои пальцы. Твоя грудь. Вульва, анус. Я просто хочу тебя всю сожрать. Душой клянусь, что всю. Позволишь мне?

Ее зрачки в свете камина горят красным. Щеки тоже пылают, словно ей очень жарко. Аня облажена, я не помню, когда стащил с нее платье. Когда разделся сам.

Она польщенно смущается, а потом вскидывает глаза и тихо спрашивает:

— Ты не обманываешь?

Голос с нотками храброй игривости, но меня прошибает.

Насквозь прошибает этим простым искренним вопросом. Я смотрю на эту прекрасную обнаженную девушку, восседающую на стоящем колом члене. На ее совершенную грудь, плечи, талию. И на мгновение вижу перед собой простую деревенскую девчонку, никому никогда ненужную. Которая оказалась не в том месте, не в то время, и которая вызывала во всех мужиках вокруг, в том числе во мне, — первобытную животную похоть. В остальном ничего. Она никому не подходила. И мне особенно.

Я не знал, что с ней делать. Не имел понятия. Воспитывать? Жалеть? Я пытался с ней спать, но это было настолько неправильно, что от себя самого тошнило. От нее. От нас обоих и вранья.

Понимаю, что эта горячая девушка, которая только что кончала от моего хуя и руки — и та одинокая девчонка — один и тот же человек. И что прошел всего год. Что она ничего не забыла. И не забудет.

Как, впрочем, и я.

Качаю головой.

— Даю слово. — Смотрю ей в глазах и начинаю пошлить: — Я бы тебя лизал, трахал, и кончал бы в тебя. Ничем другим бы не занимался.

— Ты бы хотел что-то изменить во мне? Что-нибудь. Не знаю. Веснушки?

— Нет.

— Клянешься жизнью? — тычет в меня пальцем. С взвившейся столбом девичьей обидой. С жаждой справедливости.

Киваю.

— Клянешься Кале? — усмехается.

— Клянусь Кале.

Глажу без остановки. Аня покачивается, расхрабрившись. Потирается о стояк промежностью. Прелюдия с ней — порождает дебош в душе.

Я позволил себе секс с ней перед свадьбой, потому что пиздец как хотелось ебаться хоть с кем и хоть как, воздержание в несколько месяцев, стрессы, проблемы, гребаная свадьба — били по мозгам. С бывшей расстался полностью. Можно было найти другую на ночь, но это надо было искать. А девочка была рядом и не против. Да и на яхте у нас было круто. Хотя она вела себя не как на яхте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я просто позволил себе ее выебать. Расслабиться, так сказать. Я решил, что будучи депутатом, образованным и состоятельным, имею право взять любую, и что это будет уместно. Потому что я лучше ее. Лучше всех. И что ей надо радоваться.

Аня просто снова была под рукой. Ну и вроде как жена, надо притираться. И она, блин, радовалась! Что в итоге оказалось самым паскудным. В тот вечер я не планировал секс, но в момент захотелось, и я себе позволил. Закрыл глаза на возраст. На ее наивность и забавную очарованность мною.

Но я не был лучше. Это понимание пришло сразу после финиша. Напротив. Осознание душило, нервы рвало. Я хотел отослать ее на Кипр с глаз долой, но она не поехала.

И маячила. Маячила, маячила, маячила. Всегда рядом. Такая, какая есть.

Не знаю в какой момент ситуация изменилась, и был ли он, переломный? Но захотел я ее, когда впервые увидел в ней равную. А потом как снежный ком.

Блядь, ей же по-прежнему нет двадцати. Ей девятнадцать! Закрываю лицо руками, вздыхаю. Она смеется. Целует грудь, лижет языком ровно так, как до этого делала с мошонкой, член дергается, она по нему ерзает.

Кровь кипит.

— Где у тебя презервативы? — спрашивает, но я словно не слышу.

Смотрю на ее живот, потом веду пальцем по тонкому шраму. Сам небрежно двигаю бедрами.

— Макс. Ману-у-у, — тянет. Где презервативы? — приподнимается.

В этот момент на глаза пелена падает, а сам я словно в транс впадаю. Татуировка на плече горит, требует. Я ощущаю порыв. Хватаю Аню, переворачиваю на спину и накрываю телом. Целую в губы. Сам впечатываю член в промежность и трусь-трусь. Она увиливает, не дается. На каждом толчке скольжу головкой по плоти, норовя зайти. Норовя проникнуть и растянуть.

Она вырывается, а я к себе прижимаю, к душе, к сердцу.

— Ману-Ману-Ману, стоп. Тише. Любимый, тише. Ману!

Она с силой вжимает мои щеки, потом обхватывает плечи, больно царапает. И я останавливаюсь. Прихожу в себя резко. Пелена спадает, лишь рука отваливает от боли. Та, где татуировка.

Приподнимаюсь и смотрю в глаза.

А Аня на меня пялится.

— Ты такой пьяный. Словно не в себе, — шепчет. Потом добавляет тише: — Мне рано беременеть, ты же знаешь.

Знаю. Врач сказал минимум год, я это запомнил. Нельзя навредить. Ни в коем случае.