смеется. А смех искренний, счастливый. При этом глубокий, женственный. Он прокатывается по нервным окончаниям, будто обтягивает изолентой оголенные провода. Он… нужен мне.

— Я хочу танцевать! — спорит она. — Твоя дама желает танцы!

Взгляд случайно натыкается на гитару у стены, которую беру единым бездумным порывом и легко перебираю струны. Один раз, второй — настроенная. Начинаю наигрывать машинально что-то из Лед Зеппелин, но, даже будучи бухим, соображаю — под такое не потанцуешь, ну не когда тебе девятнадцать. «Руки вверх»? Она такое знает? Такое знают все.

Играю. Аня снова смеется, головой качает, и начинает танцевать.

Неуклюже стягивает колготки.

Смеюсь. Блядь. Какая горячая девка.

Посто бля-я-ядь.

Пальцы сами перебирают струны, Аня горделиво танцует, крутится, балуется. Выгибается, ноги задирает. Я приседаю, пытаясь заглянуть под юбку. Она хохочет! Стягивает стринги, бросает в меня. Ловлю. Наматываю на пальцы и продолжаю играть.

Балуемся. Напились и всё. С ума сходим.

— Не знала, что ты умеешь, — подходит эффектно, будто всё еще на подиуме. Останавливается совсем близко. Ведет пальцем по гитаре.

Машинально перебираю струны дальше. Что-то из ранней Билли Айлиш, девчонки такое обожали, по крайней мере когда я учился. Аня хлопает в ладоши.

— Я не умею, — говорю.

— Врешь.

— Это случайно, — даю сложный проигрыш. — Правда.

— Дьявольщина творится!

Но дьявольщина происходит в другом: в свете живого огня от камина ее глаза светятся желтым, как у кошки. Я подношу к лицу руку, на которую накручены ее трусики, вдыхаю девичий спелый запах, самого аж потряхивает.

— Твоя очередь раздеваться, — говорит Аня. — Я помогу.

Эффектно приседает на корточки, расстегивает ремень, ширинку, стягивает брюки. Холодок касается освобожденного члена, кровь тут же бросается в него, по ощущениям — вся. В следующую секунд Аня обхватывает его рукой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Задыхаюсь в ожидании.

Резко заканчиваю играть. Убираю гитару в сторону и делаю шаг ближе. Потому что очевидное продолжение почему-то не следует. А надо бы. Уже сильно.

— Ты не доиграл.

— Возьми его в рот.

Прикусывает губу. Рассматривает. Сглатываю снова.

— Аня, может фонарик возьмешь? — спрашиваю секунд через десять.

Смеется, а член всё в руке держит. Эрекция тем временем усиливается. И это непросто. В общем вот так стоять перед ней — почему-то очень непросто.

— Я не видела так близко. Интересно, — тянет. — Ты красивый.

— Попробуй. Понравится.

Смеется. Тоже улыбаюсь. Подаюсь к ней, отшатывается, едва не брезгливо.

Это обидно.

— Я хочу по-своему, — просит.

— Окей, — вылетает раньше, чем доходит смысл. — Без зубов только.

— Я чуть-чуть, — щелкает громко.

Быстро наклоняется, но не кусает. Ведет языком по мошонке, обхватывает губами кожу. А потом лижет. Нежно, влажно, поднимая волосы дыбом. Ее рука на члене неподвижна, она немного его сжимает, пока лижет мои яйца. И через минуту мне начинает это нравится.

Дыхание частит. Я торможу себя на действия. Потому что давным давно не играл в сексе ни во что такое, обычно сразу к делу. Наверное даже ни разу не баловался. А ей позволяю.

Похоть сушит горло, я кладу ладонь на ее голову, но не давлю. Поглаживаю одобрительно.

Ее язык — это нечто. Член взрывается. Яйца горят.

— Тебе приятно? — спрашивает.

Выпрямляется. Я тяну ее к себе.

— Пососи теперь.

— Не дави, — сверкает глазами. — Ты у меня первый. Я учусь.

Приближается к головке. Обводит языком. Дышит часто, жарко. Облизанные тщательно яйца по ощущениям лежат в соседнем очаге камина. Больно аж. Ну же. Соси.

Еще через минуту понимаю, что улыбаюсь. Нравится. Ласка ее нравится — чудовищно медленная, но пиздец настоящая.

Аня целует самый конец, скользит по уздечке, снова и снова обводит языком. Ее слюна стекает, мой мозг кипит уже минут десять.

— Возьми глубже, — подсказываю. — Будет хорошо.

Качает головой.

Поднимается на ноги и идет к камину. Смотрю на задницу. На босые ноги. Кровь бьет в пах удар за ударом, заставляя пульсировать. Она красива как небо. Присаживается напротив огня, смотрит на него.

Миг любуюсь, запоминая момент. Сам освобождаюсь от брюк.

А потом там, у живого огня, настигаю ее.

Ее пальцы зарываются в высокий ворс, колени скользят, пока вколачиваюсь сзади — быстро. Яростно. Жадно. Копна рыжих волос горит пламенем в естественном свете. Я вижу и знаю каждую веснушку на плечах, спине, пояснице. Член горит нестерпимо, яйца сжимаются болью на каждом выходе. Сердце замирает и рвется, пока не погружаюсь снова. Плоть — нежная, горячая, влажная — зовет. Дает все то, что не позволили губы. Я держу ее бедра, я беру ее с силой. Я позволяю себе это.

Когда напряжение становится невозможным, когда она, кончив, лишь тихо стонет, уткнувшись в ковер, а у меня — еще немного и жилы порвутся, кости в крошку. Когда в голове бахает и все чувства, что имеются, сжимаются в плотный комок, камнем давят на мозг, сердечную мышцы, гудят в паху. Когда я переступаю грань — выхожу из ее тела. Хватаю за волосы и притягиваю к себе.

Отпускаю себя. Сегодня отпускаю.

Происходит быстро, на кураже, в каком-то безумии похоти и голода. Я пихаю член в ее рот, в этот раз она берет охотно и глубоко. Я трахаю. Трахаю ее туда — быстро, резко, сдыхая от экстаза и удовольствия. Я ебу ее в рот, помня, какая она горячая была только что. Как стонала этими самыми сладкими губами. Я стягиваю ее волосы и со стоном кончаю.

Это смерть. Блядь. Не оргазм, а смерть. Никакая не маленькая, пусть поэты на хуй идут. Ни у кого такого не было.

Настоящая смерть. Опустошающая. Нужная. Полная потеря самоконтроля.

Кончив, обескураженно застываю. Стрелы стыда и паники врезаются в затылок. Увлекся с рыжей белкой. Аня же в слезах не убегает. Деловито облизывает ствол, и я ощущаю облегчение. Я, кажется, потею от облегчения.

Она чуть отстраняется. Стреляет глазами в мои, а потом проглатывает. В этот момент наступает вторая смерть — решающая. Уже абсолютная.

Вновь поймав кураж, нападаю. Хватаю Аню, ловлю, укладываю на ковер. Трусь губами о щеку, облизываю мочку уха, шею, прекрасную грудь. Всю эту юную женщину облизываю. Ласкаю, трогаю, глажу, в себя вжимаю, она — податлива и послушна, как полотно драгоценной ткани. Мы обнимаемся, чуть отдыхаем.

Пальцы тем временем проникают в нее. Мокрая. Обжечься можно, какая. Моя.

Делаю движения рукой, и она подгибает ноги, запрокидывает голову и стонет, ловя новую волну кайфа. Эти губы теперь с ума сводят, и глядя на них — похоть бьет в пах.

Я трахаю ее рукой, не могу остановится. Член только поднимается после убойного финиша, а жажда тела уже звенит в ушах.