class="p1">Но страсть максимальной близости требует. Такой, от которой дети рождаются. Бешеной, рвущей душу. Давно я не хотел женщину так яро, чтобы рожать с ней детей. Снова и снова. Давно не хотел вот таким образом.

Киваю. Сам холодею, ошпарившись неадекватной потребностью. Вспышкой она пронеслась. Наполнить Аню собой. Кончить в нее. Еще. Еще. И еще раз. Что-то древнее, традиционное, из самих глубин души рвущееся, из ДНК-кода. То, с чем борюсь всю жизнь. С этой цыганской сущностью, которая в последнее время слепит.

Давно не стремился целовать ножки женщины. Не тянуло. Нет у меня никакого футфетиша или чего-то в этом роде. Вообще нет никаких отклонений, я предпочитаю обычный секс с женщиной в постели. Просто девочка эта сильно нравится. Вся до пальчиков.

Улыбаюсь и покорно откатываюсь на спину.

— Прости, разыгрался. В кармане брюк, — подсказываю хрипло.

Она поднимается и спешит к моим брошенным как попало штанам. Свет от очага падает на ее попку, ножки. Когда Аня наклоняется, я вижу капли влаги, что буквально катятся по бедрам. Сглатываю. Капли ее возбуждения. Она текла, когда я придавил ее к полу. Я хотел с ней зачать, она сопротивлялась, но при этом текла.

Как полностью моя женщина.

Глава 33

Аня

Услышав хныканье Виты я просыпаюсь и открываю глаза. Не сразу понимаю, где нахожусь и что происходит. Рано совсем, на часах шести нет. Мы пришли из бара часа два назад…

Слетаю с постели. Падаю! Макс дрыхнет мертво.

Вчера, после близости, я уже, честно говоря, идти никуда не хотела, но Максим подколы про возраст воспринял серьезно и потащил веселиться. И это было здорово! Мы много смеялись, танцевали, болтали. А еще он был пьян. Ни разу не видела его таким расслабленным, и много смеялась — это было классно.

Кое-как поднявшись на ноги, ведомая оголенным материнским инстинктом и злющей совестью, накидываю халат, и в полусне выхожу из спальни. Няня спускается с Витой на руках. Поспешно благодарю ее за труд и забираю дочку.

Все так же в полусне возвращаюсь в спальню, ныряю под одеяло и прикладываю Виту к груди. Спи-спи-спи, крошка, умоляю тебя. Мама ушла в отрыв, мама не в адеквате. Мои полтора бокала шампанского давно выветрились, всё в порядке. Только бы ты уснула.

А вот бутылка виски Максима, кажется, еще работает: муж не шевелится. Я улыбаюсь и закрываю глаза. Кто бы мог подумать, что мой депутат танцует, играет на гитаре, поет и говорит так много развязных пошлостей. Кто бы мог подумать!

Наверное, я родилась под счастливой звездой, потому что Вита, оказавшись между родителями, засыпает снова. И вот так, втроем, мы дрыхнем почти до десяти, когда она снова начинает вошкаться. Я стягиваю тяжелый подгузник, притягиваю дочку к себе, а Максим, наконец, открывает глаза.

Мы смотрим друг на друга. На Виту. Снова друг на друга. И отчего-то так легко и спокойно на душе становится, как будто это утро — истинное счастье. Быть втроем, быть семьей, просто быть здесь, друг с другом, потому что именно этого в душе хочется. Это ведь здорово, когда не заставляешь себя. Когда там, где нравится. Разве не к такой жизни нужно стремиться?

Сложно, конечно, поверить, что муж чувствует то же самое. Я вспоминаю, как мы танцевали в баре. После полуночи диджей крутил клубняк. Толпа людей в полумраке двигалась под музыку. И мы тоже.

Максим двигается ближе, целует Виту в макушку и обнимает нас обеих. Я закрываю глаза, и засыпаю снова.

Днем мы вместе завтракаем, много гуляем, катаемся на плюшках. А ночью няня вновь забирает Виту, и мы с Максимом любим друг друга у камина. Во второй вечер идти никуда не хочется, мы просто тянем вино, разговариваем.

— Огонь завораживает, да? — спрашиваю.

Я притащила кучу подушек, на которых устроился Максим. Сама улеглась ему на грудь. Он говорил, что его сердце — уголь, что ж оно тогда так сильно колотится?

— Да. Хорошо, что мы побудем здесь еще немного.

— Ты уже ездил сюда? С кем? — сама, правда, знать не хочу.

— Когда был ребенком, с отцом. Отеля тогда еще не было, конечно, здесь располагалась советская турбаза. Но воспоминания остались хорошими. — Он делает глоток. — Знаешь, я не хочу быть таким родителем, какими были мои. Но как быть другим — тоже не понимаю. Когда появилась возможность вывезти Виту за город, сразу подумал именно об этом месте, куда возили меня самого. Новых идей нет.

— Исследуем твои любимые локации, потом мои. И найдем новые.

— Звучит хорошо.

Некоторое время мы молчим. Его сердце всё еще колотится ускоренно, я лежу на груди, слушаю, гадая, что бы это значило.

— А в чем ты хочешь отличаться от своим родителей? У тебя они замечательные.

— Да, замечательные. — Охотно кивает. Потом произносит: — Они много работали. Фанатично. Без отпусков и выходных. Даже сюда мы приезжали вчетвером, без мамы. Раз шесть, и она ни разу не смогла. Всегда были студенты, лекции, защита. Я не хочу быть для Виты просто образцом. Хочу быть с ней знакомым, — чуть улыбается.

— Да ладно! Я думала, вас содержал отец.

— Отец. За ним всегда оставалось последнее слово, но ты же знаешь историю мамы. Как она сражалась за право учиться и работать. За право любить. Я думаю, это с ней осталось до сих пор. Она всегда вкалывала на износ, как будто готовилась к моменту, когда отец накосячит, чтобы уйти. Думаю, она до сих пор ему не верит на сто процентов, после того, что пережила с бывшим.

— Печально. Кто же занимался домом?

— Папуша. Она водила меня в сад, потом в школу, готовила завтраки, делала уроки. Потом и об Эле заботилась.

— А теперь и о Вите, получается.

— Она как будто реализовалась как мать. И Бог не дал ей своих детей.

— Это невыносимо грустно. Я бы так хотела, чтобы у нее родился ребеночек.

— Я бы тоже хотел. Она думает, что ее прокляли, но это не так.

— Ты не веришь в проклятия?

Он допивает вино и разливает новую порцию.

— Я думаю, что пока не знаешь свою судьбу, можно ее изменить. А как только узнал — то всё. Папуша уверена, что знает.

— Поэтому ты против того, чтобы гадали мне?

Он чуть улыбается, и я продолжаю:

— Если бы ты считал это ерундой, ты бы не был так категоричен, поэтому не отпирайся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Представь, что ты стоишь неподвижно и светишь фонариком в темноту. Вот то, что видишь