Черчилль по случаю второй годовщины премьерства не преминул посмеяться над Гитлером: «В России, знаете ли, бывает зима. Температура падает очень низко. Снегопады, морозы и все такое прочее. Гитлер забыл об этом. Он, наверное, плохо учился в школе. Мы все знаем о морозах в России еще со школы. А он не знал или забыл»[381]. Но если бы даже Гитлеру ничего не рассказывали о России в школе, то у него, как мы знаем, имелась обширная библиотека, в которой было немало книг о Наполеоне, его военной кампании и генералах — с карандашными пометками[382]. Гитлер лишь один раз упомянул Бонапарта на фюрерских военных совещаниях, когда ругал вермахт за нежелание продвигать по службе молодых офицеров. «Наполеон стал первым консулом в возрасте двадцати семи лет, — говорил он. — И я не понимаю, почему тридцатилетний офицер не может быть генералом или генерал-лейтенантом. Это нелепо». Тем не менее известно, что Гитлер много думал о своем предшественнике в роли покорителя России[383].

Когда Гитлер захватил Париж, он первым делом побывал у гробницы Наполеона в Доме инвалидов, приказал перевезти останки римского короля из Вены и перезахоронить рядом с отцом. Геббельс сказал тогда, что фюрер совершил поступок, достойный благодарности (неизвестно чьей)[384]. В Бергхофе же, в домашней обстановке, Гитлер часто вспоминал «уникального военного гения, корсиканца Наполеона». Он любил порассуждать о лидерских качествах Бонапарта, укорял его за недостаточную агрессивность по отношению к Британии, полагал, что Наполеону не надо было надевать на себя императорскую корону. Однако после встречи с хорватским министром иностранных дел в июле 1941 года Гитлер старался избегать параллелей между его нападением на Россию и походом Наполеона, как и вторжением шведского короля Карла XII, закончившегося таким же крахом под Полтавой в 1709 году[385]. 19 июля 1942 года он сказал с раздражением в Бергхофе: «Когда мы столкнулись с трудностями в зимней кампании на востоке, некоторые недоумки сразу же стали указывать на то, что Наполеон, как и мы, начал кампанию в России 22 июня. Слава Богу, я могу опровергнуть эту чушь авторитетными мнениями историков, а они заявляют, что Наполеон пошел в Россию не ранее 23 июня»[386]. Историки фюрера были правы: армия Наполеона начала переправляться через Неман в 22.00 24 июня 1812 года[387]. Однако неназванные «недоумки» обратили внимание на важное обстоятельство — сходство двух военных кампаний. Они могли бы добавить еще и то, что Наполеон в отличие от Гитлера взял Москву — в эпоху, когда еще не было ни моторизованных, ни танковых дивизий.

19 декабря 1941 года Гитлер принял на себя командование вермахтом, забрав его у Браухича, на которого легла вся ответственность за то, что не удалось захватить Москву, хотя он и возражал против ослабления группы армий «Центр», а фюрер с ним не согласился. Как бы то ни было, теперь, когда Гитлер взялся командовать и сухопутными силами, вся вина за промахи ложилась на него, а не на клевретов. «Любой может руководить операцией на войне, — говорил фюрер. — Задача главнокомандующего заключается в том, чтобы воспитывать армию в духе национал-социализма. Я не знаю ни одного армейского генерала, который мог бы делать это так, как надо, потому и решил взять на себя командование армией»[388]. Операциями на Восточном фронте отныне заведовало исключительно ОКХ, главное командование сухопутных войск в Цоссене под Берлином, а остальными театрами войны руководило ОКВ, управлявшее всеми вооруженными силами Германии. Это приводило к соперничеству двух организаций: они боролись за ресурсы, вместо того чтобы взаимодействовать, как прежде. Гитлеру всегда нравилось устраивать «петушиные бои» между государственными учреждениями и государственными начальниками — например, стравливать управление по четырехлетнему плану и министерство экономики или Геринга и Гиммлера. Иногда противоборство поощряло творческую инициативу, но чаще наносило вред. Особенно опасной политика «разделять и властвовать» стала в военное время. 20 декабря 1941 года Гитлер издал приказ группе армий «Центр» «стоять насмерть», впервые признав, что гипотетическая возможность отступления может превратиться в реальность[389]. Подобно Наполеону он преуспел только в том, что ранил и разозлил русского медведя, не сумев убить.

Рядовому немецкому солдату становилось неуютно от одной мысли о той самой «необозримости» русской земли, о которой говорилось в директиве № 21. Реки были настолько широкие, что снаряд обычного артиллерийского орудия мог долететь только до противоположного берега. Погода могла моментально перемениться с невыносимой жары на пронизывающий холод и ледяной ветер, продувавший насквозь бесконечные русские степи. Страшная удаленность от дома наводила тоску на всех, кроме фанатичных штурмовиков. Немцы пока побеждали, но чем дальше уходили в глубь необъятной России, тем больше несли потерь. «Если так будет продолжаться, — сказал один командующий танками, — то мы победим не их, а себя»[390].

У русских, помимо расстояний и численности, имелись и некоторые технические преимущества. Реактивный миномет «катюша» был взят на вооружение 15 июля 1940 года[391]. В том же году появился превосходный Т-34, который Гудериан считал «лучшей боевой машиной» вплоть до 1943 года. Он был почти так же хорош, как Pnz. Mark IV, хотя другие русские танки устарели и уступали германским (и захваченным французским) машинам, несмотря на то что управление артиллерийско-технического обеспечения игнорировало распоряжение Гитлера поставить на Pnz. III 50-мм пушку. Нередко советские танкисты шли в бой, потренировавшись всего несколько часов. (Во время операции «Барбаросса» три четверти русских офицеров командовали своими подразделениями менее года[392].) Русская кавалерийская лошадь, которую называли «лохматой сибирской пони», спокойно переносила тридцатиградусные морозы. Русская полевая артиллерия в целом превосходила немецкие орудия. Кроме того, советские командующие уже давно применяли тактику тесного взаимодействия пехоты с танками. Она помогла им прорвать «линию Маннергейма», а Жуков, пользуясь ею, сокрушил японцев в битве на Халхин-Голе в 1939 году. У русских еще не было возможности использовать эту тактику против немцев — они отступали. Но в декабре ситуация изменилась.