Полная внезапность нападения дала повод для разного рода инсинуаций и обвинений, в том числе и администрации Рузвельта (и даже правительства Черчилля). Например, совершенно голословно утверждалось, будто Киммель и Шорт намеренно не были предупреждены об атаке, чтобы втянуть Соединенные Штаты в войну. Это полнейшая чушь. Рузвельт действительно хотел спровоцировать Германию на конфликт, но вовсе не собирался воевать на два фронта и, более того, намеревался перебросить часть Тихоокеанского флота в Атлантику[414]. Рузвельт любил моряков, в годы Первой мировой войны был заместителем военно-морского министра, и, помимо всего прочего, намеренное сокрытие информации о нападении требовало согласия по крайней мере военного министра Генри Л. Стимсона, военно-морского министра Фрэнка Нокса, начальника штаба армии Джорджа К. Маршалла и начальника штаба флота Гарольда Старка. «Нелепо даже предполагать, что корабли сознательно подставили под удар, когда можно было бы по тревоге увести их в открытое море, — отмечал один из биографов Рузвельта. — И безрезультатная атака японцев послужила бы достаточным казус белли»[415]. Безответственность Киммеля очевидна для всех. Известно, что Черчилль послал Рузвельту доклад о налете на Таранто, президент направил его Старку, тот — Киммелю, а Киммель не обратил на него никакого внимания.

Пёрл-Харбор, конечно, стал казус белли, поводом к войне. Вербовочные пункты работали и по ночам, принимая добровольцев, профсоюзные лидеры запретили забастовки, а в понедельник, 8 декабря, конгресс подавляющим большинством голосов — 470 к одному (не согласилась лишь пацифистка Жанетт Ранкин) — принял резолюцию, одобряющую войну с Японией. Перед конгрессменами выступил Рузвельт, призвав нацию к единству: «Вчера, 7 декабря 1941 года — эту дату мы запомним как день позора, — Соединенные Штаты Америки подверглись внезапному и подлому нападению военно-морских и военно-воздушных сил имперской Японии». Признав гибель «очень многих американцев», президент сообщил также, что японцы атаковали Малайю, Гонконг, Гуам, Филиппины, атоллы Уэйк и Мидуэй. «Трудно сказать, сколько времени потребуется на то, чтобы дать отпор злостной агрессии, но я уверен: американский народ, собрав воедино всю свою праведную силу, одержит безусловную победу»[416]. Речь Рузвельта состояла всего лишь из двадцати пяти предложений, но она так часто прерывалась аплодисментами, что президент произносил ее десять минут.

Спустя три дня, 11 декабря 1941 года, выступая в рейхстаге, Гитлер объявил войну Соединенным Штатам, хотя Германия и не обязывалась прийти на помощь Японии по условиям Тройственного пакта, подписанного 27 сентября 1940 года. Теперь можно говорить, что Гитлер поступил опрометчиво, развязав еще одну самоубийственную войну менее чем через шесть месяцев после нападения на Советский Союз. Фюрер должен был понимать: Америка недоступна для вторжения, обладает огромной территорией и гигантскими производительными силами, и ее вмешательство в Первую мировую войну в 1917—1918 годах фактически определило судьбу Германии. «Ни моряки, ни я сам даже не предполагали, что Япония планирует нападение на Пёрл-Харбор, — говорил адмирал Редер в Нюрнберге. — Мы узнали об этом постфактум»[417]. Он был совершенно прав, хотя союзники, наверно, не должны так обращаться друг с другом. Гитлер, вместо того чтобы выразить японцам порицание, возрадовался, восприняв их зверский налет на американцев как имитацию собственной беспощадности и лестный комплимент в свой адрес.

К 1943 году американцы за два дня собирали столько же самолетов, сколько они потеряли в Пёрл-Харборе. В 1944 году Германия произвела 40 000 боевых машин, а Соединенные Штаты — 98 000, убедительно продемонстрировав свое превосходство и доказав политическую слепоту Гитлера[418]. Выступая 8 декабря 1941 года перед конгрессом, Рузвельт не упомянул Германию и Италию, поскольку президент не мог рассчитывать на то, что его поддержат, если он включит в число врагов Америки и союзников Японии: в стране все еще пользовались влиянием изоляционистские организации, в том числе движение «Америка ферст» («Америка прежде всего»). Гитлер разрешил проблему американского президента. Фюрер полагал, что он сделал явным то, что де-факто происходило между двумя странами уже более года: немецкие подводные лодки топили американские корабли, а те пускали на дно субмарины Германии. Теперь и Соединенные Штаты могли активизировать свою помощь Британии и Советскому Союзу, хотя руки американцев и были связаны в Тихом океане. Гитлер давно считал неизбежной войну с Америкой и лишь выжидал удобного момента для того, чтобы спровоцировать ее и вынудить Соединенные Штаты воевать на два фронта[419]. Через неделю германские войска были остановлены под Москвой, русские впервые начали брать немцев в плен, и теперь ясно, когда были посеяны зерна поражения Германии во Второй мировой войне.

Берлинский корреспондент агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл Фридрих Экснер в конце тридцатых годов отмечал, что Бломберг, будучи военным министром, «дал Гитлеру 400 книг, монографий и памфлетов о Соединенных Штатах и американских вооруженных силах, которые в большинстве своем фюрер прочел»[420]. Это было не самое удачное время для изучения военного потенциала Америки: его почти не существовало, а в общественном мнении господствовали изоляционистские настроения. Если Гитлер почерпнул свои представления о военной хилости Соединенных Штатов только из этих монографий — в 1939 году американская армия насчитывала сто тысяч человек, — то его должны были поправить. К 1945 году генерал Джордж К. Маршалл и адмирал Эрнест Дж. Кинг одели в армейскую и флотскую форму 14,9 миллиона американцев. А в 1952 году презираемая Гитлером армия взорвет его любимый Бергхоф[421]. «Вступление Соединенных Штатов в войну не будет иметь никакого значения для Германии, — говорил Гитлер Молотову в Берлине 12 ноября 1940 года. — Они не будут представлять для нас угрозы десятилетиями, по крайней мере до 1970 или 1980 года, но никак не в 1945 году». Это было одно из самых невероятных заблуждений в истории человечества.

Гитлер практически ничего существенного не выиграл оттого, что объявил войну Соединенным Штатам. Страны Оси в продолжение всей Второй мировой войны так и не научились координировать свои действия. Если бы Япония напала на СССР с востока одновременно с немцами, то вынудила бы Сталина сражаться на два фронта и захватила богатейшие минеральные и нефтяные ресурсы Сибири. И если бы японцы согласовывали свои операции в Восточной Индии и на Цейлоне с наступлением немцев в Египте, Иране и Ираке еще до начала «Барбароссы», то Британская империя столкнулась бы с серьезной угрозой в Северной Индии. Гитлер исключил дипломатов из военной сферы, жаловался психиатру в Нюрнберге министр иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп. По его словам, он неоднократно и безуспешно отговаривал фюрера от вторжения в Норвегию. «То же самое и с Россией, — рассказывал бывший министр. — Я узнал о нападении за двадцать четыре часа до начала операции»[422]. Страны Оси не доверяли друг другу и, по сути, вели две самостоятельных войны, в то время как союзники сражались на двух флангах одной, общей войны.