Я стрелял и стрелял прямо в нарисованное лицо подонка, чтобы раздробить его дырами. Пули кончились, но продолжал жать на курок, пока глаза не налились кровью и слезами.

Из груди вырвался дикий рев боли и отчаяния. Я схватился за голову, ударился спиной о стену и осел на пол, сотрясаясь от безутешных эмоций.

— П-прости меня… — вырвалось с пересохших соленых губ. — Прости, сестра…

На мгновение показалось, будто она стоит совсем рядом. В спокойной позе, умиротворенная, чистая. Она слышала меня, но не говорила. Однако глаза ее говорили. Отражали тоску и грусть.

Боль начала оседать. Эмоции перевоплотились в апатию. Я затих. Все внутри меня затихло. И вокруг тоже. Остались только запах пороха напоминавший о выстрелах, шум шагов внизу и что-то… Что-то напоминающее тонкий плачь.

Я нахмурился. Подумал — почудилось, но прислушавшись, ощутил скачек адреналина. Поднявшись на ноги, начал идти на слух, открывать комнату за комнату, но не мог понять, откуда звук?! А детские всхлипы все врезались в уши.

Наверное, я сошел с ума… Здесь не может быть детей!

В какой-то момент я оказался напротив небольшого прохода, увидел дверь и понял — там. Кто-то попытался заблокировать ее снаружи стулом.

Пнув его, я дернул ручку и толкнул преграду. Глазам не поверил, когда увидел девчонку. Маленькую девочку, лет четырех-пяти — не больше. Она стояла в самом углу кладовки, вся в слезах, раскрасневшаяся и нервно теребила свои пальчики.

Кто она? Кто оставил ее здесь? Персонал не тронули, значит, они бежали от страха. А ее, похоже, попытались спрятать…

— Ба, — вдруг проронила она, словно спрашивала меня. — К бабе хотю…

Девочка стояла, не шевелясь и все всхлипывала, а я только сейчас понял, что до сих пор держу в руке пистолет. Убрал его, оглянулся. Дом скоро сожгут, нельзя оставлять ее здесь. Но если вынесу отсюда девчонку… Нет. Не позволю тронуть ребенка!

Напряженно взглянув в милое личико, я поджал губы, шагнул внутрь и взял малышку на руки. Зашагал по коридору, толкнул дверь в ближайшую комнату и стащил покрывало с постели. Обернув ребенка, направился к лестнице, прикидывая в голове, где может находиться запасной выход. Все внутри противилось мысли, чтобы кто-то лишний видел ее…

— Тише, не бойся, — обратился я к девочке, которая продолжала плакать. Хорошо хоть вырваться не пыталась. — Умеешь в мышку играть?

Она замолкла, хлопнула светлыми глазками.

— Нельзя издавать не звука, чтобы кот нас не поймал. Поняла?

Малышка не ответила. Недоверчиво посмотрела на меня, а затем вдруг подняла ладошки и закрыла ими рот. Это даже вызывало улыбку. Какая умница.

Сбежав по лестнице и враждебно оглядываясь, я направился в дальнее крыло и к моей удаче нашел там выход на улицу. Мороз обжигал легкие. Я торопился. Через задний двор обошел территорию и оказался за пределами забора. Добравшись до своей машины, я открыл заднюю дверцу и усадил ребенка на сидение. Неуверенно осмотрел ее. Она тоже смотрела на меня с растерянностью, поджимая ножки.

— Пить хочешь? — спросил первое, что в голову пришло.

Девочка кивнула. Уже как будто доверяла, маленькая.

Я достал бутылку из бардачка, открутил крышку и, придерживая, дал ей попить воды. Сколько же она плакала, сколько находилась там одна? Никак напиться не могла.

— Теперь посиди здесь, — наказал я. Вытащил из кармана ключи, неловко снял брелок и отдал малышке. — Смотри, как крутится.

Она взяла его в ручки, отвлеклась немного. А я, задумчиво пообещал:

— Я буду здесь. Сиди тихо.

Закрыв дверь, я встал возле машины точно страж, устремив напряженный взгляд на ворота.

Что делать? Куда можно ее отвезти, спрятать?

Отец слишком быстро показался на горизонте. Наверное, внутренне я уже смирился, что мне придется ему рассказать. Однако не пришлось…

— Где она? — требовательно спросил он, как только оказался рядом.

Потерявшись на секунду, я нехотя кивнул на пассажирскую дверь. Отец заглянул в окно, и я внимательно проследил за этим.

— Ты знал, что у него есть дочь? — спросил с налетом подозрения.

Выпрямившись, он оглянулся на братьев, которые начали рассаживаться по машинам, и поджал губы.

— У него много детей по всей республике, Амран, — ответил скупо. — За всеми не уследишь.

Напрягся, когда отец дернул дверь машины и наклонился в салон.

— Привет, маленькая красавица. Меня зовут Салих. А тебя как?

Девочка отозвалась не сразу. Но, кажется, сказала Лина. Или Алина…

Отец взял ее на руки, вытащил из машины. Когда поправлял покрывало, стараясь спрятать малышку от холода, заметил выпавший на платье крестик. Мы оба обратили на это внимание, переглянулись. Он провел пальцем по золотому распятью, но затем заправил его под одежду.

Да. Девочка совсем не была похожа на своего проклятого отца. Светлокожая, русые волосы. Где же ее мать?

— Она может пока побыть у нас, — предложил я, напряженно взглянув на отца.

Вглядываясь в лицо девочки, отец выдержал не предвещающее ничего хорошего молчание.

— Нет.

Непреклонный вердикт заставил мою кровь закипеть.

— Почему? Что ты хочешь сделать?!

Он резко посмотрел на меня, словно я сказал глупость.

— Успокойся. Никто не тронет ребенка, — уверил железно. — Но позаботятся о ней не наши руки. — Он обернулся и вдруг позвал: — Валид!

Его друг уже наблюдал за нами. Девочка явно озадачила и его.

— Ее должны взять люди, которым не за что будет спрашивать, — сказал отец, не глядя на меня. — До которых не добрались поганые руки Ахмада.

Он пошел навстречу Валиду, а я застыл в немом отрицании и протесте, глядя как уносят от меня малышку. Как от опасности, которую я не мог осознать.

О чем он говорит? Какая неприязнь может быть к невинному ребенку?!

Лишь спустя годы, когда я встретил Алину в доме Валида, понял, насколько справедливым было решение отца. Ребенок вырос. Сама того не ведая она стал для меня живым напоминанием грехов своего родителя. И все светлые чувства, в одночасье превратились в пепел…

Аля

Пальцы то и дело подрагивали, были неловкими. Я укололась, наверное, не меньше сотни раз, доделывая оставшийся уголок вышивки. Сколько времени уже так сидела на кровати у изголовья — не знаю. Уснуть бы я все равно не смогла, поэтому надеялась хотя бы немного успокоиться, занимаясь любимым делом.

В какой-то момент я остановилась. Всего с десяток стежков осталось до завершения. Подняла рамку, напряженно осматривая свою работу, и сглотнула собравшийся ком в горле. Взгляд устремился на тумбочку, откуда я неловко взяла ножницы и… принялась выдирать разноцветные, тонкие нитки. Без осторожности, рвано, торопливо. Кому нужно это уродство?! Пустая трата времени… Никуда не годится!