– Раньше были людьми, – ответил тот и показал костлявые руки, перетянутые на запястьях скотчем. Вокруг Рябинина были изможденные небритые лица, порванные пятнистые куртки. На лицах виднелись синяки и запекшаяся кровь.

– Отмучились, мужики. Приятно было познакомиться, – пытался бодриться скуластый крепыш с большим синяком под глазом. Но ему никто не ответил.

Джип с брюнетом тронулся. За ним покатил автобус. Следом двигался грузовик с автоматчикам.

Проехали какой-то город, небольшой, замусоренный, с памятником солдату-освободителю, уцелевшим с советских времен. Кое-где попадались жители, которые устало и равнодушно провожали джип, грузовик и автобус. Рябинин с тоской подумал, что ни одна живая сострадающая душа не кинет вслед прощальный любящий взгляд. Сосед касался его плечом, плечо вздрагивало на ухабах. И Рябинин вспомнил, как совсем недавно он ехал в грузовике через границу, рядом сидел осетин Мераб, и его плечо вздрагивало на ухабах.

Выкатили за город. Дорога сначала вела мимо бараков, обмотанных рваной фольгой трубопроводов, а потом заструилась среди зеленых холмов с проступавшей известковой породой.

Открылся песчаный карьер, огромная желтая ямина, на дне которой темнели какие-то поломанные механизмы.

Автобус остановился у края карьера. Узников высадили из автобуса. Рябинин заметил, что руки у всех были стиснуты скотчем. И только у него одного руки оставались свободными.

– Давай, становись! – Брюнет подталкивал пленников к откосу, и те испуганно теснились. Боялись оступиться и рухнуть в провал. Автоматчики встали цепью и навели стволы.

– Вы прибыли в Украину по путевке Кремля. – Черные глаза брюнета засверкали, и он стал похож на сладострастного кумира эстрады. – Вы привезли с собой пули для наших стариков, жен и детей. Мы отняли у вас ваши автоматы и пули. Но по одной для каждого из вас оставили. Теперь вы их получите. Цельсь! – Брюнет отступил, и стволы автоматов тускло блеснули.

Рябинин почувствовал, как непрерывное время рассыпалось на множество мелких частиц, и каждая пролетала отдельно. Он проживал свои последние секунды. Огромный, вырезанный из мира брусок отделился и двинулся на него с чудовищным ревом и скоростью. И, видя, как приближается этот жуткий стремительный слиток, Рябинин качнулся и стал падать. Нацеленный на него ствол распушил желтые лепестки. Из них излетела пуля, двинулась к нему, заостренная, окруженная бледным пламенем, буравила воздух, оставляя светящуюся дорожку. Прошла у самого виска и исчезла. А он продолжал паденье в карьер, слыша грохот автоматов, видя, как сверху, догоняя его, валятся люди.

Орудуя руками, цепляясь за склон, отталкиваясь от каменных уступов, он ухнул на дно карьера. Теряя от удара сознание, успел увидеть падающих, как кули, убитых людей.

Он очнулся, и ослепительная мысль – жив, дышит, видит у глаз блестящие песчинки. Порывался вскочить, но смертельный страх удержал на песке. Те, что хотели его убить, были рядом, наблюдали за ним, ждали, что он шевельнется. И тогда множество пуль вонзится в него и погасит эти блестящие на солнце песчинки.

Он не двигался, притворился мертвым, как притворяется жук перед клювом зоркой птицы.

Было тихо. Саднили содранные ладони, но не было боли ни в спине, ни в руках, ни в ногах. Желая убедиться, что нет переломов, он, не шевелясь, сжимал и распускал мышцы. Болей не было. Не было переломов.

Осторожно, чуть повернув голову, скосил глаза. Рядом лежал человек, кисти его рук, склеенные на запястьях, напоминали уродливые, растворенные клешни.

Рябинин вспомнил ствол автомата, желтые лепестки пламени, пустую сердцевину цветка, из которого вырвалась пуля. Медленно приближалась, и он мог рассмотреть кромку на латунной оболочке, раскаленный пузырек воздуха на острие, расходящийся конусом светящийся след. Рябинин помнил, как кто-то чуть слышно его толкнул, позволяя пуле пролететь мимо. И этот «кто-то» был тем же невидимым повелителем, что заставлял его смотреть неотрывно на казнь комбата.

Рябинин пролежал без движения час или два. Услышал высокое скрипучее карканье ворона, прилетевшего к месту казни. Вскочил и помчался. Убегал от груды недвижных тел, от отвесной стены карьера, мимо испорченных механизмов, оборванной ленты транспортера.

Не было выстрелов, не было погони.

Он выбирался с карьера по разбитой дороге с обрывками железных тросов, брошенных автомобильных покрышек. Вечернее солнце озаряло дорогу, и его длинная тень следовала по пятам. Тень пугала его. Ему казалось, что тень выдает его, от нее нужно избавиться. Он пробовал бежать, но тень начинала бежать рядом.

Дорога привела его к тракту, который тянулся по степи. Рябинин не знал, в какую сторону идти, и пошел не туда, куда садилось солнце, не на запад, а на восток, где была Россия. Он шел по тракту в сторону России, солнце светило в спину, и теперь тень была его поводырем, вела в Россию.

Он старался понять природу таинственной силы, что каждый раз избавляла его от смерти. Эта сила проявилась во время первого боя, когда комбат Козерог сначала послал за водой Калмыка, но в последний момент передумал и послал Рябинина. Вывел из-под удара авиабомбы. Еще раз та сила проявилась в каземате, откуда увели на мучительную казнь комбата Курка и Артиста, а его словно забыли и не положили под танк. И не стянули руки скотчем, что позволило ему при падении отталкиваться от камней и не разбиться. Та же таинственная сила качнула его перед выстрелом, и пуля, искавшая его, пролетела мимо. И все другие пули и взрывы, что уносили рядом с ним жизни товарищей. Будто кто-то хранил его. Кому-то он был нужен. Кто-то сберегал его для неизвестной цели.

Он шагал по тракту, который уводил его с этой ужасной войны. Шел по вечерней озаренной степи в Россию.

Услышал сзади металлический стрекот. Его догонял мотоцикл. Слабо пылил, вилял, не внушал опасения. Приблизился, протрещал мимо. Мотоциклист в нелепом шлеме не посмотрел на Рябинина. Отъехав, остановился, сошел с мотоцикла и стал мочиться. Была видна слюдяная струйка. Снова оседлал мотоцикл и укатил.

Рябинин знал, что поход его завершен. Книга, ради которой он явился на Донбасс, еще ненаписанная, уже существовала в нем. Он сам был книгой, которую можно было листать, перевертывая опаленные страницы.

Он услышал в небе легкие посвисты, нежный стрекот, шелест крыльев. Его нагнала птичья стая, окружила шумом, серебристым блеском. Множество дроздов, пересвистываясь, взлетая и снижаясь, сопровождало его. Он видел их маленькие головки, темные клювы, блестящее оперенье. Чувствовал их крохотные сердца. Дрозды летели туда же, куда вела его тень. Летели в Россию. Несли весть о нем, о его возвращении. Он жив, уцелел, спешит на встречу с милыми, близкими.

Рябинин напутствовал птиц, провожал, уповал на скорое свиданье в России.

Он шел, улыбаясь, думая о пролетевших дроздах. Сзади раздался рокот мотора. В солнечной пыли катил автобус. Но не тот, хищный, с беспощадным воем двигателя, в каком везли узников на расстрел, а жалобно и устало тарахтящий.