Особо упрашивать его не пришлось, остановить его оказалось так же трудно, как какого-нибудь старого воина, вспоминающего о сражениях своей молодости. Как говорят на Крите, он был человеком светским. У эллинов нет даже такого слова; иногда оно значит больше, чем знатный муж, иногда меньше. Такие люди знают игру с быком, как кифаред старинные песни. Кормчий все еще говорил, когда ему принесли ужин, он хотел пригласить и меня разделить его трапезу. Но я отвечал, что остальные убьют меня, увидев подобное благорасположение, и отправился к своим: близился вечер, а я хотел узнать лишь об игре с быком.

Я вернулся к «журавлям». Опуская ложки в общий горшок, мы невольно сблизили головы.

– Итак, – проговорил я, – ты был прав, Гиппон. Бык будет ловить нас. Но сперва нам самим придется поймать его, отбить от стада и загнать в стойло. Теперь я могу рассказать вам о бычьей пляске больше, чем кто-либо, вообще не видавший ее. Во-первых, перед выступлением три месяца нас будут учить игре с быком.

Они ожидали смерти, едва мы причалим к острову. И эти три месяца были для них как три года; можно было подумать, что это я продлил их жизнь.

– Мы будем жить в Кноссе, во дворце, именуемом Домом секиры, и никогда не оставим его. Но, судя по тому, что сказал кормчий, дворец чрезвычайно большой и древний – ему тысяча лет. Будто кто-то может точно счесть эти годы. Еще он говорит, что сам Посейдон в облике огромного черного быка обитает в недрах земли под дворцом. Его никто не видел, слишком уж глубоко расположена эта пещера, но когда бог колеблет землю, слышен его рев. Лукос, наш кормчий, сам слыхал его и говорит, что на земле нет голоса и вполовину столь ужасного. И деяния бога на Крите подобны этому рыку. В прежние века два или три раза он сравнивал с землей весь дворец. Вот почему критяне поклоняются Посейдону, вот почему учреждены игры с быком.

Лукос говорит, что жертвоприношения совершаются здесь с самого начала; с тех пор, когда сотворенные из земли первые люди еще делали себе мечи из камня. Тогда все было просто и грубо: они бросали на растерзание мужа в яму с быком. Но иногда человек быстрый и ловкий не сразу сдавался быку, уклонялся от его натиска, и зрители, тогда еще грубые варвары, развлекались этим. Так шло время, критяне многому научились от Египта и жителей Атлантиды, бежавших на восток от гнева Посейдона. И теперь критяне – самые искусные мастера; они не только лучше всех делают посуду и драгоценности, строят дома, но и знают толк в музыке, обрядах и зрелищах. И над игрой с быком критяне начали работать давным-давно. Сперва ему просто отвели больше места и пустили туда больше жертв, чтобы затянуть охоту до первой смерти.

Остальным сохраняли жизнь – до следующего раза, но чем дольше они жили, тем более хитроумные уловки изобретали. Теперь иногда случалось, что бык утомлялся первым, и тогда говорили, что бог сегодня доволен. Быстрые и ловкие жили дольше и передавали свое мастерство другим. Так все и шло, каждое поколение прибавляло зрелищу блеска: все мужи искали подобной чести, даже если это обрекало их на гибель. Теперь старались не просто избегать рогов – танцор должен быть изящным и ловким, не допускать небрежности или испуга, играть с быком так, будто любит его. И тогда, как утверждает Лукос, наступил золотой век игр с быком. Участие в игре было такой честью, что самые благородные и отважные из юных критян участвовали в ней, чтобы завоевать себе славу и почтить бога. В ту пору и появились первые великие прыгуны, о тех днях до сих пор поют песни. Но время это уже давно миновало, и сейчас юные господа обоего пола занялись другими делами. Чтобы не утратить любимое зрелище, критяне начали завозить для обучения рабов. Но даже и теперь, по его словам, танцоры в большом почете. Тех, кто сумеет выжить, возносят буквально до небес.

– Увы! Увы нам! – По лицу Нефелы текли слезы, она ударяла себя кулаком в грудь, как на похоронах. – Неужели перед смертью нам придется претерпеть все это?

Я еще не закончил свою повесть, но решил этого и не делать.

– Даже если ты вся изойдешь слезами, все равно ничего не добьешься, – проговорил я. – Зачем же тогда плакать? Мальчишкой я играл дома с быком развлечения ради и тем не менее жив. Не забывайте, что жребий тянут лишь те, кто, на взгляд критян, пригоден для этого дела. Научившись пляске, мы можем прожить достаточно долго и в конце концов бежать.

– Тесей, – начала Меланто, – а сколько…

– Пусть поест, – перебил ее Аминтор.

Она резко спросила, не забыл ли он свои манеры в Элевсине. Меланто стерпела бы, будь он афинянином, но минойские девицы не любят, когда мужчины их собственной крови пытаются стать над ними.

– Да? – отозвался я. – Пусть говорит, я могу есть и слушать.

Повернувшись спиной к Аминтору, она спросила:

– Сколько человек одновременно участвуют в танце?

– Четырнадцать, – отвечал я. – По семи каждого пола.

– Значит, мы будем выступать вместе или же нами будут заменять убитых?

– Это еще не ясно, – отвечал я. Я уже думал об этом, но надеялся, что никто не задаст такой вопрос. – Я не посмел спросить об этом кормчего, чтобы он не заподозрил нас в каких-нибудь тайных замыслах и не разделил, дабы избежать неприятностей. Позвольте мне поразмыслить.

Я никогда не замечал, чтобы голод придавал моему уму остроту, а посему занялся едой и заодно стал размышлять. В конце концов я сказал так:

– Что бы мы ни делали, критяне все равно потешат себя, мы это знаем. Поэтому мы должны придумать что-то такое, чтобы они захотели сохранить нас вместе. Но что мы можем сделать и когда? На берегу у нас такой возможности, вероятно, не будет. А здесь, на корабле, скорее всего, ни одна важная персона нас не увидит. Этот Лукос, при всей своей важности, в Кноссе может оказаться мелкой рыбешкой. Поэтому надо думать.

Тут впервые заговорил Менесфей из Саламина, чей отец владел кораблями:

– Это можно сделать прямо в гавани. Помните – финикийцы всегда приходят с пляской и песнями.

Я хлопнул его по плечу:

– Ты ответил сразу на оба вопроса! Да, мы должны танцевать перед ними.

Тут афинские девицы подняли визг, словно выводок поросят. Они объявили, что ни одну из них не учили танцевать с мужчинами, что даже случайная весть об этом наповал уложит родителей, не способных перенести подобный позор, что и сами они предпочитают смерть бесчестью. Возглавляла весь хор Нефела. Меня уже тошнило от ее скромности, о которой она так старательно напоминала.

– Когда закончите с этим, – проговорил я, – взгляните на кормчего. Посмотрите, во что он одет.

Тот сидел так, что его короткая юбочка была почти не видна, и он казался совершенно обнаженным, если забыть про сандалии и украшения.

– В таком примерно виде ты будешь танцевать с быком перед десятью тысячами критян. И если тебе это не нравится, попроси, чтобы он развернул корабль и отвез тебя домой.

Нефела завыла, но я поглядел на нее так, что она умолкла.