он заложил представление о мире микробов и технологические основы для наблюдения за ними, необходимые для появления микробиологии.

И хотя открытия Левенгука указали общее направление для развития микробиологии, потребовались дальнейшие технологические прорывы, особенно появление составного микроскопа. С двумя ахроматическими линзами можно было добиться большего увеличения и устранить визуальные искажения, так называемые хроматические аберрации, из-за которых изображение выглядит менее четким.

Игнац Филипп Земмельвейс и Джон Сноу

Венгерского гинеколога Игнаца Филиппа Земмельвейса (1818–1865) в свое время страшно поносили, однако его гипотезы и врачебная деятельность подготовили почву для микробной теории. В 1840-е гг., работая в Центральной клинической больнице Вены, он ужасался уровню смертности от родильной горячки. Сейчас мы знаем, что она возникает из-за тяжелой бактериальной инфекции в крови, и в то время родильная горячка была основной причиной смерти в родильных домах. Земмельвейс обратил внимание и на другой любопытный факт. Акушерское отделение в больнице было разделено на две секции. В первой роды принимали врачи и студенты-медики, которые, помимо этого, по долгу врачебной и научной службы проводили вскрытия. Во второй секции роженицам помогали акушерки, которых к вскрытиям не привлекали. При этом в первой клинике материнская смертность составляла около 20 %, а во второй – всего 2 %.

Земмельвейс обратил внимание, что врачи и их студенты регулярно приходят в первую секцию сразу со вскрытия, не помыв рук. И он заподозрил, что, возможно, у них на руках остаются какие-то таинственные невидимые «трупные частицы» и вместе с ними врачи приносят с секционных столов болезни, которые передают роженицам. Земмельвейс утвердился в своих подозрениях, когда от инфекции умер его коллега, случайно порезавшись скальпелем, которым проводил вскрытие. Показательно, что симптомы у него были такие же, как у женщин, умиравших от родильной горячки в акушерском отделении. Поэтому в 1847 г. Земмельвейс убедил коллег, акушерок и студентов мыть руки раствором хлорной извести перед тем, как заходить в родильное отделение. Это дало мгновенный и впечатляющий результат: в обеих секциях смертность упала до 1,3 %.

Земмельвейс наглядно и убедительно доказал, что родильная горячка заразна, а в невидимых «трупных частицах» таится серьезная опасность. Но итог, к сожалению, был обескураживающий. В попытках доказать, что болезнь вызывают не миазмы, как было принято считать, а некое «гнилостное органическое вещество», Земмельвейс так и не смог его выявить. Широкая медицинская общественность Вены заклеймила Земмельвейса шарлатаном и вынудила уйти из больницы. Поэтому он вернулся в родной Будапешт и устроился акушером в местный родильный дом. Там он продолжил исполнять спасительные антисептические ритуалы, но в безвестности и в кругу лишь нескольких последователей. В 1865 г. он перенес нервный срыв, попал в психиатрическую лечебницу, где умер от побоев. Открытие, сделанное Земмельвейсом, признали уже после его смерти.

Пока Земмельвейс строил предположения о микробах, несущих смертельную опасность для рожениц, в Лондоне практически в то же самое время Джон Сноу (1813–1858) размышлял об анималькулях, которые подозревал в распространении азиатской холеры. Сноу был врачом общей практики, внес заметный вклад в развитие акушерства и анестезиологии, а также стал одним из основоположников эпидемиологии как научной дисциплины, поскольку занимался холерой. Отталкивался он от ее симптоматики.

Холера, рассуждал Сноу, всегда начинается с сильной боли в области живота, с диареи и рвоты. Эти ранние симптомы могут указывать на то, что возбудителем болезни может быть нечто, что легко проглотить, и оно, попав в кишечник, заражает его. Опрашивая больных холерой во время лондонской эпидемии 1848 г., он заметил, что все пациенты в числе первых симптомов припоминали разные проблемы с пищеварением. Более поздние проявления болезни – слабый пульс, одышка, темный, дегтевый оттенок крови, сердечная недостаточность, бледность лица и морщинистые «руки прачки» – могли быть следствием потери плазмы крови из-за обильного водянистого стула. Получалось, что клиническая картина холеры соответствовала гипотезе о живом «зародыше болезни», или анималькуле, который размножается в кишечнике после того, как его проглотили с пищей или водой. Сноу писал: «Соображения о холерных патологиях позволяют предположить, каким образом она передается»{100}.

Чтобы проверить свою гипотезу, неутомимый Сноу провел расследование причин лондонских эпидемий 1848–1849 гг. и 1854-го. Начав с более ранней, он методично сравнил смертность в домохозяйствах, получавших воду от двух разных поставщиков. Первый, компания Lambeth Waterworks, брал воду из Темзы выше по течению – до Лондона и до того, как в воду попадали столичные нечистоты. Другой поставщик, Southwark and Vauxhall, закачивал речную воду в городе, в районе Баттерси. Оба поставщика, в отличие от остальных лондонских предприятий, воду не фильтровали. Поскольку две эти компании конкурировали за каждый дом, их клиенты не сильно отличались по таким параметрам, как уровень дохода, жилищные и санитарные условиям. Сравнение дало показательный результат: смертность в домохозяйствах, получающих воду, забранную ниже по течению, во много раз превышала смертность в домохозяйствах, которые пили относительно чистую воду, забранную выше по течению. Карта абонентов компании Southwark and Vauxhall, поставлявшей загрязненную воду, совпала с картой непропорционально высокой смертности от холеры.

Взявшись за эпидемию 1854 г., Сноу сосредоточил внимание на районе Сохо и общественной колонке на Брод-стрит, откуда местные жители брали воду. Проследив распространение болезни в радиусе примерно 250 м от колонки, Сноу сообщил, что это «самая ужасающая вспышка холеры в истории королевства»{101}. Сноу обнаружил, что за десять дней от холеры погибло больше 500 человек и жертвами болезни стали те, кто брал воду из той самой колонки. Сноу убедил местные власти демонтировать рычаг колонки, чтобы впредь ее нельзя было использовать, и вспышка в Сохо резко закончилась. В ходе дальнейшего расследования даже удалось выявить первого заболевшего – нулевого пациента согласно современной терминологии. Им оказался младенец, заболевший за пределами этого района. В Сохо ребенка привезла мать, которая уже там, после стирки пеленок, вылила грязную воду в выгребную яму в паре метров от колонки.

На соображения Сноу повлияли и другие обстоятельства. Много раньше он наблюдал эпидемию 1831–1832 гг. В то время он учился у одного врача в Ньюкасле, где принимал активное участие в лечении шахтеров, страдавших от холеры. Вскоре он обратил внимание, что распространение болезни среди шахтеров не соответствует теории миазмов. В шахтах не было ни болот, ни сточных вод, ни гниющей органики и никаких иных источников ядовитых испарений. При этом заболеваемость среди шахтеров и в 1831–1832 гг. и в 1848–1849 гг. составляла большой теоретический интерес, так как на душу населения в Англии заболеваемость холерой была выше всего именно среди представителей этой профессии.

Работая в Лондоне в 1840-е гг., Сноу заинтересовался анестезиологией, и это тоже подкрепило его сомнения в общепринятом взгляде на вопрос эпидемических болезней. Сноу счел, что смертоносные пары никак не могли настолько сильно воздействовать на здоровье населения, проживающего на значительном расстоянии от ядовитого источника. По мнению Сноу, газы вели себя не так, как утверждала миазматическая теория. После холерной эпидемии в 1848–1849 гг. его подозрения насчет испарений превратились в уверенность, поскольку альтернативная гипотеза, согласно которой ключевым фактором была загрязненная вода, разрешала все вопросы и представлялась гораздо более простой и логичной.

Сноу опубликовал свои наблюдения и карты, которые их иллюстрировали, в 1855 г. Сейчас считается, что его книга «О способах распространения холеры» (On the Mode of Communication of Cholera) стала основополагающим текстом для становления эпидемиологии как дисциплины. При жизни Сноу его книга хоть и привлекла внимание общественности к зарождающейся микробной теории, но представителей медицины не переубедила. В отношении холеры господствовали традиционные представления, считалось, что она имеет миазматическое происхождение, а не контагиозное. Например, видный деятель Главного управления общественного здравоохранения Уильям Фарр (1807–1883), изучив ту же, что и Сноу, лондонскую эпидемию холеры 1848–1849 гг., пришел к выводу, что ее причиной были ядовитые испарения и условия, сделавшие население более уязвимым для болезни.

Скептицизм, которым была встречена публикация Сноу, объяснялся разными факторами. Главную проблему для современников составляло то, что в книге не было попыток опровергнуть традиционные взгляды, Сноу просто игнорировал их и предлагал собственную теорию. Неудачная стратегия, потому что в интерпретации Сноу этиология холеры сводилась к одной единственной причине – его невидимым анималькулям, но ни их существование, ни роль в развитии эпидемии наглядно он доказать не мог. Его микробная теория требовала более убедительных свидетельств. Истинный механизм заражения будет описан позже, благодаря развитию микроскопии, которая позволила разглядеть бактерию Vibrio cholerae, и экспериментам на животных. Сноу сумел выявить корреляцию, но не смог доказать причинно-следственную связь. И победа осталась