При выпуске из Вест-Пойнта я получил назначение в ВВС, на что имел право, так как мой отец был отставным сержантом ВВС. Однако меня не хотели отпускать на церемонию зачисления, пока офицер по тактике не сделает последнюю попытку убедить меня посвятить жизнь службе в Армии США:

– Мистер Маллейн, уйти в ВВС – самое глупое, что вы можете сделать. Вы подготовлены именно для армии. Вы не сможете продвинуться в рядах ВВС.

Слава богу, я к нему не прислушался.

Мы с Донной поженились через неделю после этого в часовне на авиабазе Кёртланд в Альбукерке. Из нее получилась прекрасная невеста. В школе она никогда не носила тиары «королевы бала» или униформы чирлидерши и не играла заглавной роли в спектакле выпускного класса. У нее не было красоты тех девушек, которым обычно доставались эти знаки отличия. Но мне она казалась самой прекрасной женщиной на свете.

Три моих товарища по Вест-Пойнту были шаферами. Все мы были в форме – они в синих армейских мундирах, а я в «ливрее» ВВС с черным галстуком. Военные свадьбы одинаковы во все времена. Эти беззаботные улыбки юности и этот блеск начищенного металла можно увидеть на снимках Второй мировой и даже на дагерротипах времен Гражданской войны 1861–1865 годов. Нас все еще слишком пьянил недавний выпуск из Вест-Пойнта, чтобы мы могли услышать залпы орудий нашей войны… во Вьетнаме. А они ждали нас. Майк Парр, мой шафер, пал в бою спустя 17 месяцев, став одним из 30 погибших кадетов нашего курса.

Где мы провели с Донной медовый месяц, я не могу вспомнить. Бумаг мы никогда не хранили. Помню только, что пол в съемной комнате был из твердого дерева, а кровать – на роликах. Если бы на этой кровати стоял одометр, то за время нашего короткого присутствия он бы насчитал пару тысяч миль. К моменту, когда мы вернулись в Альбукерке, Донну уже подташнивало по утрам – она была беременна двойней. (В те времена еще не было ультразвука. Мы узнали, что она носит двойню, всего за две недели до родов.) Как и все, что мы делали до этого, детей мы завели не раздумывая. По этому поводу не было ни размышлений, ни дискуссии. Мы же были католиками. Если ты женился – значит, появляются дети. Что тут обсуждать?

В июле 1967 года мы уехали из Альбукерке, чтобы начать жизнь военных кочевников. В машине был один социально отсталый тип – это я. Правду говорят кадеты о Вест-Пойнте: «Сюда приходят 18-летние мужчины, а выходят 22-летние мальчики». Так и есть. Я научился водить танк, стрелять из гаубицы и разбирать в полевых условиях пулемет, но никогда не пользовался стиральной машиной и не готовил себе еду. Я не умел танцевать и ни разу в жизни не выписывал чека. Никогда не вкладывал деньги в акции, не покупал ни машины, ни одежды, ни продуктов. Я не имел ни малейшего понятия о владении домом.

Один Бог знает, что́ эта женщина увидела во мне. Но на всем моем пути к заветному призу, к космическому полету, Донна никогда не отказывала мне в поддержке. Она приходила на помощь каждые десять минут в этом путешествии из Альбукерке. Я все еще пытался прийти в себя, узнав, что из-за плохого зрения меня не взяли на подготовку в качестве пилота и вместо этого отправили в штурманскую группу. Чтобы стать астронавтом, надо сначала быть летчиком-испытателем, а это невозможно, если я не стану пилотом. Донна знала, как горько я разочарован, и подставляла мне плечо, чтобы я мог выплакаться:

– Все будет хорошо, Майк. Господь знает, что делает. Вот увидишь.

Такова была Донна с ее верой – несокрушимой, как у папы римского. Она превращала каждое наше жилище в маленький Лурд, где на стенах висели распятия и повсюду стояли статуэтки Девы Марии. В спальне она всегда зажигала свечи в память того или иного святого. Она давала деньги различным монашеским орденам и просила их молиться за нас. Священники получали чеки с просьбой отслужить за нас мессу. Если и была у семьи Маллейнов связь с Господом, то определенно через Донну, а не через меня.

Небольшой домик из шлакоблоков на авиабазе Матер в Сакраменто, в Калифорнии, стал нашим первым жилищем. Ожидая, пока нам привезут немногочисленные пожитки, мы имели удовольствие пользоваться мебелью от Дяди Сэма. Мы сидели в складных металлических креслах, ели за карточным столом и занимались любовью в койке с занавеской на одного человека. Но мы были тогда самыми богатыми людьми. Мы были друг у друга, и этого нам хватало.

Моей ближайшей задачей было окончить штурманский курс и сесть на заднее кресло F-4, и я трудился в поте лица, чтобы прийти к выпуску с высокими баллами. Приходилось нелегко. Полетные назначения давались в соответствии с рейтингом при выпуске, а в группе занималось множество умников из Академии ВВС, которые прослушали большую часть курса еще там. Но Донна была со мной. Я вешал секстант на качели у соседа и тренировался в засечке по трем звездам. А Донна стояла рядом, стуча зубами в холодном ночном воздухе, держала фонарик, чтобы осветить уровень с пузырьком, и записывала мои наблюдения на планшете. Когда 5 марта 1968 года родилась наша двойня, она взяла на себя все родительские обязанности, позволяя мне полностью сосредоточиться на занятиях. Ни разу она не дергала меня просьбами встать и покормить детей в два часа ночи, постирать подгузники или приготовить лекарство. Ни одному молодому отцу, а тем более с двойней, дети не достались так легко, как мне.

Я окончил курс с лучшими оценками и получил назначение на место штурмана-наблюдателя на самолете RF-4C Phantom, представлявшем собой разведывательный вариант знаменитого истребителя. Никогда в жизни я не был первым учеником, и этого не случилось бы и теперь, если бы не Донна.

Тем временем я слал запросы в штаб ВВС, упрашивая направить меня на пилотскую подготовку, но в ответ неизменно приходили отказы. На ежегодном медицинском обследовании я спросил врача, как можно улучшить зрение. Он сказал, что никаких способов сделать это не существует. «Майк, твой астигматизм вызван физическим дефектом в оптике глаза. Ничто не может исправить этот дефект». Я отказался поверить ему и отправился в библиотеку в поисках чуда… и мне показалось, что я нашел его в книге под названием «Чтение без очков». Однако и после того, как я проделывал описанные в ней упражнения для глаз в течение нескольких месяцев, острота моего зрения не изменилась. Я оставался непригодным для пилотской подготовки. Я проклинал злую судьбу, а Донна продолжала проповедовать терпение: «Господь знает, что делает».

С авиабазы Матер нас перевели на Маунтин-Хоум в Айдахо для переучивания на F-4. Вот там мне и пришлось получить первый почти смертельный опыт, но не от пожара двигателя или отказа гидросистемы, а от укачивания. Я просто умирал в кабине. Я не мог закончить полет, не засунув голову в «рвотный пакет». Я приходил домой и впадал в депрессию. Перспектива была очевидна: командир эскадрильи отстранит меня от подготовки, если, конечно, до этого из меня не вылезет двенадцатиперстная кишка и я не умру. Но Донна и теперь была со мной. Ее реликвии сверкали, словно на солнце. Она перебирала четки по кругу подобно тому, как тибетский монах крутит молитвенный барабан. Мое положение было столь опасным, что Донна не собиралась уповать на одни лишь небеса. Вынашивая двойню, она в течение многих месяцев страдала утренней тошнотой и сделалась экспертом по рвоте. Она была убеждена, что меня можно вылечить правильной диетой. Секрет завтрака, который готовила мне Донна, давно выветрился из памяти, но это сработало! Несомненно, это был эффект плацебо, но причины не имели значения. Однажды мне удалось, наконец, на протяжении полета удержать завтрак в себе. Потом еще раз, и еще. Я вновь обрел уверенность в себе. Мою летную карьеру спасла Донна.