На подъездную дорожку у дома Анны падает полоска света, на которой отпечатан удлиненный женский силуэт. Я вижу ее в дверном проеме и слышу слабый звон ключей, покачивающихся на ветру. Дверь закрывается, и я вглядываюсь в темноту, замечая ее, только когда она оказывается метрах в тридцати от меня, пересекая газон спешными шагами. Я слышу шумное дыхание собаки и замечаю рядом с ней светлую псину.

– Принесла деньги? – спрашиваю я, когда она подходит ближе.

Она машет белым конвертом в темноте.

– Сначала скажи, что тебе известно, – говорит она.

– Нет. В прошлый раз, когда я так сделала, ты дала мне пять штук вместо десяти. Не способствует доверию.

Она вздыхает и передает мне конверт.

– Пять тысяч. Все здесь.

Я достаю из кармана телефон и включаю фонарик, чтобы посветить внутрь конверта и пересчитать банкноты.

– У нас нет на это времени, – резко говорит она.

– У меня времени полно. Это ты торопишься.

Она складывает руки на груди и постукивает ногой, пока я провожу большим пальцем по пачке, пересчитывая себе под нос пятидесятифунтовые купюры.

– Господи, ну ты закончила уже?

Я засовываю конверт в сумку и выключаю фонарик. Свет оставил пятно у меня перед глазами, оно появляется везде, куда бы я ни посмотрела.

– Ну, что ты выяснила?

– Точно не хочешь меня пошмонать сначала? Вдруг на мне прослушка?

– Я дала тебе взятку. Если ты записываешь разговор, ты только что и себя тоже подставила. Теперь рассказывай.

Я достаю из кармана кольцо Рика и прошу ее вытянуть ладонь. Ладонь холодная и мягкая; я представляю себе, как она умасливает ее дорогими кремами перед сном.

– Что это?

– Такое же кольцо, которое было у Шабира перед операцией.

Она колеблется, и я смею предположить, что мне удалось ее впечатлить.

– Включи фонарик.

Я достаю телефон и свечу на кольцо. Она поворачивает его из стороны в сторону, и золото поблескивает в лучах света.

– Я помню его. Змеи что-то означают?

– Символизируют хорошее и плохое начала в каждом из нас. У них, конечно, кое-что перевешивает. – Я забираю у нее кольцо и выключаю свет. – Я знаю, где еще видела этот символ. На окраине города есть склад металлолома с точно таким же логотипом на вывеске.

– И что, Шабир торгует металлоломом? Эта информация вряд ли поможет мне вернуть сына.

– Нет, это прикрытие. Шабир торгует наркотиками.

Даже в темноте я вижу, как изменилось ее лицо. Приятно сбить это самодовольное выражение с ее рожи.

Я рассказываю ей все, что узнала: и то, что отец Шабира сменил фамилию, и то, какое отношение к этому бизнесу имеет мой брат, называю имя Фахим Шаббар.

– Я именно так достала это кольцо. Мой брат на них работает.

– То есть ты там была?

– Сегодня утром.

Она ненадолго замолкает, погрузившись в раздумья. Я не люблю, когда она вот так молчит. Ей всегда удается все повернуть в свою пользу.

– Это по-прежнему не говорит мне, кто эти похитители и где мой сын.

– Нет, но это способ это узнать.

– Что ты имеешь в виду?

– Если мы пойдем к ним и все расскажем, они, может быть, захотят помочь.

Она смеется мне в лицо.

– Ты правда думаешь, что это хорошая идея – прийти к семье Ахмеда Шабира и сообщить, что я его убила? Ах да, мне еще нужна помощь в поисках моего сына, если у вас найдется время.

– Они узнают, что у тебя не было выбора и что ты просто стала инструментом, чтобы сделать это, не вызвав подозрений. Если мы расскажем, почему это произошло и кто на самом деле несет за это ответственность, мы окажем им услугу. Мы должны пойти туда сегодня же.

Она фыркает, но быстро замолкает вновь, обдумывая мои слова.

– Ты можешь попросить своего брата это сделать?

– Чтобы ты не марала руки? Без вариантов. И потом, мой брат не станет ничего делать бесплатно. У тебя найдется еще пятьдесят штук?

Ее молчание говорит мне, что не найдется.

– По-прежнему нет гарантии, что они помогут мне вернуть сына. Слишком большой риск.

– У тебя есть выбор?

Мы обе вздрагиваем от звонка ее телефона. Под деревьями разносится эхо.

– Это они, – говорит она совершенно другим тоном. Обычно она такая самонадеянная, так уверена в каждом своем слове. Но сейчас она по-настоящему испугана. – Ни слова.

Она прикладывает телефон к уху.

– Алло?

Я слышу приглушенное бормотание мужского голоса в трубке. Низкого, резкого голоса.

– Я гуляю с собакой.

Господи. Они правда следят за каждым ее шагом.

Он снова начинает говорить. Даже отсюда я слышу угрозу в его голосе.

– У меня все под контролем, – говорит она. – Я воспользовалась информацией, которую вы мне дали. Детектив больше не будет меня беспоко…

Она замирает на полуслове, сделав резкий вдох. Глаза у меня уже привыкли к темноте, и я могу разглядеть черты ее лица: блеск глаз, отражающих лунный свет, приоткрытые губы. Я слышу всхлип.

– Милый, – говорит она. – Я здесь. Все хорошо.

Собака у ее ног начинает скулить. Я инстинктивно забираю у нее из рук поводок и сажусь на корточки, чтобы погладить и успокоить собаку. Анна поворачивается спиной и проходит несколько шагов, вытирая слезы с лица.

– Я знаю, что тебе страшно, мой милый, я знаю. Но я делаю все, чтобы тебя вернуть. Я тебя люблю, слышишь? Никогда об этом не забывай. Я люблю тебя всем…

Она резко замолкает, и я слышу только шум ветра в ветвях деревьев. Собака скулит и дышит мне в лицо. Я перестала ее гладить, наблюдая за этой сценой.

– Да, – говорит она в трубку. Голос у нее снова такой же, каким она говорила до этого с похитителем. – Я знаю. Я поеду в больницу сегодня, чтобы выяснить что-нибудь о расследовании. Если потребуется, я останусь там на всю ночь.

Он, видимо, что-то говорит, но она молчит почти с минуту.

– Да, – говорит она наконец. – Я знаю, чем рискую.

Она опускает руку и молча кладет телефон в карман, вытирая слезы и шмыгая носом. Я, видимо, надоела собаке, и она теперь смотрит на нее, колотя меня хвостом по коленям.

Когда Анна поворачивается ко мне, слез больше нет, лицо ее снова застывшее и холодное.

– Поедем сегодня, – говорит она равнодушно и забирает у меня из руки поводок.

– Ты говорила со своим сыном?

– Да, – отвечает она ровным тоном. – Они отслеживают мои передвижения, поэтому тебе придется поехать за мной следом в больницу. Поедем оттуда.