Думается, кронпринц в страшном сне предположить не мог, что шантажировать его будут не бастардами или пикантными подробностями развлечений, а вот такой вот суровой правдой жизни.

– Про отца, говоришь? – Все же его высочество умел проигрывать так, что это выглядело одолжением, а не отступлением.

Интересно, случись ему оказаться на поле боя и потерпеть поражение… улепетывал, то есть отступал бы он так же не спеша и величественно, словно оказывая противнику величайшую и неоценимую услугу?

– Да. Отца. – Я крепче прижала отвоеванную папку к груди.

– Что же, думаю, ты заслужила право узнать, что с ним случилось, – милостиво разрешил кронпринц. А потом и вовсе неожиданно добавил: – Если Хантер начнет просыпаться, я предупрежу.

Его высочество на стреме – это что-то новенькое. Больше рассуждать я не стала и потянула тесемки папки. Но они и не подумали развязываться.

– Приложи к серьге, – тоном «не знает элементарных вещей!» подсказал кронпринц.

А мне откуда знать, что на документах супруга стоит вот такая защита от любопытных?

Оттого я, крадучись, приблизилась к сиятельному и, повертев папку так, чтобы сподручнее оказалось дотронуться ею до серьги-полумесяца, приложила узелок к мочке уха. В это же мгновение ленты сами собой развязались.

Рано обрадовалась. Хантер до этого лежал, свернувшись клубком и не шевелясь, а тут вдруг во сне протянул руку и, ухватив меня за плечо, притянул к себе на манер плюшевого мишки.

Его дыхание щекотало мне, застывшей в жутко неудобной позе, макушку. Я же, в свою очередь, уткнулась сиятельному носом в ямочку меж ключиц. Больничный запах мяты и камфары, которым пропиталась его рубашка, смешался с чайным, что отдавал лимоном, и откуда-то примешивались нотки хвойного леса после грозы. Под чуть загорелой кожей (подарок солнца с дикого юга) проступала жилка.

Пока я тихо пыталась высвободиться из-под руки муженька, успела передумать кучу всего, в том числе и весьма нелицеприятного, о гении, что придумал ставить защиту, завязав ее на такое неудобное украшение. Неужели Хантер, перед тем как развязать узлы, каждую папку вот так прослушивает? В жизнь не поверю.

Призрак, глядя на меня, лишь загадочно улыбался. Наконец, когда сиятельный заворочался во сне, я смогла высвободится из-под его руки. И вот ведь странность: вроде бы я отошла к столу, а мне все еще чудился запах чая, лимона, мяты и ельника. Его хотелось собрать в ладони, прижать к груди.

Поймав себя на таких мыслях, я разозлилась. Что-то я совсем расклеилась. Оттого чуть резче, чем следовало бы, поинтересовалась у высочества: неужели супружник так же открывает папки? Ответ, что магия артефакта способна путешествовать по телу и его носителю достаточно просто прикоснуться к засекреченным данным, чтобы все охранки исчезли, вызвал у меня чувства, за которые приговор – смертная казнь. Но мне все равно хотелось лично придушить этого привиденистого шутника.

– Должен же я был получить моральную компенсацию за твой шантаж? – невинно обронил кронпринц.

Я заскрипела зубами. А потом плюнула: подумать, как отомстить, я еще успею, а вот прочитать об отце – навряд ли. Строки прыгали перед глазами. Я не все понимала в сухих протокольных записях, но уяснила главное: мой отец действительно занимался изготовлением запрещенных вещей. Брал заказы на литье преследующих пуль и заточку разрывных кинжалов – оружия наемных убийц. Делал протезы, способные заменить сердце, но готовые остановиться в любой момент в теле носителя, пожелай того мастер. Создавал артефакты, что вытягивают душу.

А у судьбы оказалось весьма специфическое чувство юмора: то, что изготавливал отец, погубило его пять лет назад, а сейчас, по вине точно такой же вещицы, я оказалась в столице. В голову пришла шальная мысль: а что, если артефакт сработал, высвободил душу Микаэля именно потому, что был сделан отцом? И его магия откликнулась на мою.

Призрак, как и обещал, стоял на стреме и через плечо мне не заглядывал. А своей догадкой я делиться не спешила. А то еще разбудит Хантера, отнимут бумаги, и не дочитаю всего.

Строки приговора, суровые и казенные, гласили, что Томаса Шелдона приговаривают к пожизненному заключению в парящей тюрьме. А следом за приговором – листок серой бумаги. Медицинская выписка, гласившая, что заключенный номер четыреста семьдесят три скончался от инсульта. Я посмотрела на дату. Три года назад.

Слезы сами собой полились из глаз. Три этих проклятых года я жила, молясь, чтобы отец оказался жив, чтобы я когда-нибудь смогла его увидеть, а его все это время уже не было в живых!

Руки машинально перелистывали страницы дела. Последний лист. Разительно отличавшийся от остальных белизной. На нем безукоризненным почерком значилось: «Выписка из личного дела адепта боевого факультета имперского легиона Рика Шелдона».

Братишка! Живой!

Я с жадностью вчиталась в строки: «В семнадцать лет… рекрутирован в войсковую часть… В одной из стычек был серьезно ранен. Пленен. Бежал, спас из неволи офицера – сиятельного лорда Рейбиса. За честь, доблесть и отвагу награжден орденом пурпурной звезды третьей степени и зачислен на бесплатное отделение Академии магии имперского легиона…» Внизу – небольшой магснимок, с которого на меня смотрел серьезный, с седыми (это в двадцать-то три года) висками адепт боевого факультета в парадной форме.

«Рик, почему же ты не нашел меня? Не смог? Не захотел?» – мысли непрошеные, но назойливые, как болотная мошкара, стучались о сознание.

– Он просыпается, – предупредил Мик и… растворился в воздухе.

Да… Чего не отнять у кронпринца – это умения сматываться. Эх… с таким талантом – из него бы получился отличный налетчик в Анчаре.

К тому моменту, как Хантер разлепил глаза и окончательно скинул дрему, я успела сложить все в папку, завязать тесемки и даже вытереть глаза. Подозреваю, правда, что они все равно покраснели, но мало ли. Соринка попала. Сразу в оба.

– Про отца прочла? – тут же разбил всю мою конспирацию сиятельный.

– Угу, – шмыгнула носом.

– Иди сюда, присядь.

Второй раз за последние три часа этот излишне наблюдательный блондин приглашает меня составить ему компанию. Неспроста.

Но я все же приняла приглашение, плюхнувшись рядом с хранившим сонное тепло сиятельным.

Меня обняли за плечи. Ненавязчиво. По-дружески. Без какого-либо подтекста.

– Я не хотел тебе говорить. Ты бы не поверила. Больнее всего разочаровываться в своих родителях. Особенно если любил их на расстоянии, по памяти. Тогда они становятся почти божествами.

Я всхлипнула. Раз. Потом второй. А затем и вовсе уткнулась в услужливо подставленную грудь.

Мы жили счастливо. Мама любила отца, отец – маму. И они оба – нас с братом. А я никогда не задумывалась, откуда у простой семьи, где родители – не зажиточные аристократы, есть деньги на приличный дом, и не на отшибе Альбиона, в трущобах или на окраинах, а почти что в центре города. Матушка не работала, но носила наряды благородных леди, при том, что выходила замуж бесприданницей. А отец – и вовсе провел детство в подмастерьях у техномага, сверкая голыми пятками.