подобное было слишком сложно. В голове сейчас билась лишь одна мысль: если удастся загасить наир, как получилось тогда, удастся ли мне запереть эту наглую стерву? Или теперь ее не заткнуть?

Я постаралась, чтобы голос звучал ровно:

— Значит, он солгал? Нордер-Галь?

«В чем именно?»

— В том, что сказал вчера?

«Что он сказал?»

— Ты не помнишь?

Этери ответила не сразу:

«Я видела и слышала только через наир».

Мне хватило этого ответа. По крайней мере, надежда есть.

— Он сказал, что отпустит меня.

Этери смеялась:

«Какая глупость! Он больше не вправе распоряжаться тобой. А я приказываю тебе вернуться в гарнизон».

Я покачала головой:

— Я иду к своим, в тыл. А ты — как хочешь. Или ищи другое тело.

Этери не успела возразить. Я подскочила, услышав стук ключа в замке. Открылась дверь, на пороге показался тот коренастый мужик, который привел меня. А за его спиной виднелись знакомые пшеничные вихры. Я выдохнула с таким облегчением, подалась вперед:

— Питер!

Он вошел, прочесал пальцами волосы. Пристально смотрел на меня, потом кивнул коренастому:

— Да, я знаю ее. Это подстилка карнеха.

Глава 28

От их позиций у Манира ничего не осталось. За какой-то час. Старый, как мир, трюк, который всегда работал на глупцах — позволить почувствовать противника добычей. Эта война больше не имела смысла. Но это никого не интересовало. Архон по-прежнему хотел крови, будто вошел в раж. Но сейчас я сам был готов сравнять с землей все, что встанет на моем пути. Я едва не убил Пруста, когда тот доложил, что Тарис пропала.

Я вытянул руку в защитной перчатке, Асуран спикировал с темно-серого обложного неба, грузно приземлился. Издал несколько шипящих звуков и протяжный высокий посвист. Он больше не чуял ее. Делал в предрассветном небе круг и неизменно возвращался. Асуран плохо улавливал виссарата, но всегда чуял человека. Запах Тарис он знал слишком хорошо, чтобы ошибаться. Чутью перилла я доверял больше, чем дальномерам и сканерам. Тогда он безошибочно нашел ее в лесу, будто по маяку. Тарис не переродилась после метатора, значит, не утратила запах. Меня морозило от одной только мысли, что это могло означать… Что она мертва. Этой ночью было слишком просто получить шальную пулю или осколок снаряда. И тогда мое желание запереть ее в клетку, как только верну, рассыпалось пеплом. Ярость сменялась могильным оцепенением. Я умирал от мысли, что могу больше не увидеть ее.

Я вернулся в катер, посадил Асурана на спинку  сидения, чувствуя, как рука стала легкой. Было плевать на все вокруг. Плевать на архона. Я хотел только одного — видеть ее, касаться, чувствовать рядом. Даже если бы она утратила наир. Я закрывал глаза и видел, как она зарывается тонкими пальцами в перья на макушке Асурана, как тот млеет от ласки. Я хотел быть на его месте. Простые жесты, которые так много значат… Из меня будто выдрали кусок плоти, и свежую рану обдувало холодным ветром.

Но я не чувствовал смерть. Кончина отца разлилась в груди предчувствием задолго до того, как мне об этом сообщили. Это было неведомое знание. Или говорила кровь? Может ли быть, что Асуран утратил чутье?

Я захлопнул дверцу катера, мотор заревел, отзываясь дребезжанием металла. Рядом сверкнул фонарями катер эскорта. Солдаты обшарят округу и без меня. До тех пор, пока не найдут: живой или мертвой. И радиус поиска, вероятно, должен быть не большим. Все катера на месте, это проверили — значит, она ушла пешком.

Я потянул штурвал, резко срываясь с места, снова подгоняемый одной и той же мыслью. Пруст уверен, что Тарис не могла сбежать. Не стала бы, побоялась. Как я хотел в это верить… что ее обещания чего-то стоят. Оставалось только вытрясти из Кьяры все, что можно — и Абир-Тан меня больше не остановит. Он так оживился, узнав, что пистолет, который нашли в лесу, оказался трофейным. Просто кусок металла, который не вносил никакой ясности. Боялся за Кьяру?

Я резко затормозил, оглушенный сиюминутной мыслью. Асуран забил крыльями. Решилась бы Кьяра на убийство?

Я вернулся на корабль и тут же столкнулся с Абир-Таном. Трезвым — я заметил это с одного взгляда. Он ждал, когда я вернусь.

— Ну, как? Ничего?

Спрашивал казенно, будто для протокола. Хотел лишь подтверждения сказанному. Он слишком хорошо меня знал, чтобы все прочесть по лицу.

— Ничего.

Я оттолкнул его плечом и пошел по коридору, стягивая на ходу перчатку. Услышал в спину:

— Не будь с ней слишком жесток.

Я не ответил. Дошел до двери гауптвахты, кивнул вытянувшемуся караульному:

— Открывай.

Тот нажал комбинацию замка, дверь щелкнула и поползла вверх. Я невольно поймал себя на мысли, что даже мне не известны коды. Они менялись раз в сутки, караульные получали их у своего капитана, а тот заверял у полковника.

Кьяра сидела на узкой кровати, поднялась, когда я вошел, оправила узкую юбку, покачивая бедрами:

— Мой карнех…

— Она жива?

Я прекрасно понимал, что услышу. Но должен был спросить.

Кьяра повела бровями, поправила прядь волос:

— Почему ты спрашиваешь об этом меня?

— Потому что ты это знаешь.

Она грустно улыбнулась, подошла, коснулась кончиком пальца моего рукава:

— Твоя зверушка просто сбежала, Нор… Только ты не хочешь это принять. Сколько раз она пыталась это сделать…

Я скинул ее руку:

— Она жива?

Кьяра прилагала все свое кокетство. Касания, томные взгляды, плавные жесты, но они перестали производить на меня нужное впечатление. Сейчас это выводило из себя. Я едва сдерживался. У меня не было терпения на ее игры.

— Откуда мне знать? Ты так хочешь винить меня… Вини, если от этого тебе станет легче. Я не хочу, чтобы ты страдал.

Я тряхнул ее, как дерево. Светлые волосы взметнулись.

— Ты пойдешь под трибунал! Ты это понимаешь?

Наконец я увидел испуг:

— За что?

— За убийство благородной Этери.

Кьяра опешила, замерла. Лицо посерело, слетела напускная томность. Она долго молчала, глаза лихорадочно блуждали. Наконец, покачала головой, отводя взгляд:

— Она не Этери! Я никого не убивала. Не убивала, слышишь?!

Моя рука легла на ее тонкую шею. Я прижал ее к стене, размякшую, испуганную.

— А что ты сделала с дочерью архона?

Она снова покачала головой, едва заметно, с трудом:

— Она не Этери! Не Этери!

— Откуда такая уверенность?

Кьяра вновь замерла. Я никогда не видел ее