Нет нужды беспокоиться о том, что ей придется находиться на открытом воздухе. Парку и рукавицы она не снимала, она так и спит во всем, в чем была, когда мы пришли. Насколько я понимаю, в нашей гостинице забыли об особенностях терморегуляции у клиентов-смертных. Если вы хотите немного прогреть номер — скажем, для того, чтобы заняться любовью, — извольте доплатить. Напомнив себе, что существо, с которым я зарегистрировался в гостинице, выглядит как скороспелка четырех футов ростом, с солнечными ожогами, я решил, что этот вопрос лучше не поднимать. В конце концов, есть вещи, от которых даже вампиров бросает в дрожь.

Между прочим, шнуры из полистерола существенно облегчают работу похитителя — я выяснил это еще в те времена, когда мы охотились стаями. Тогда мы решали проблему с помощью клейкой ленты, но любой специалист по научной организации труда скажет, что вам придется делать слишком много лишних движений. Сначала вытащить катушку, потом два-три раза обернуть ленту вокруг запястий жертвы, потом оторвать конец и затем повторить то же самое на лодыжках. А если у вас есть веревки, то все можно подготовить заранее: сделать из веревки большое «О»… нет, скорее «Q», учитывая наличие у этой штуки хвоста. И когда начинается шоу, вам остается просто набросить ваше «Q» на запястья жертвы и рывком затянуть петлю. Ни суеты, ни возни, и у жертвы нет никакой возможности пошевелиться. Полиция пользовалась такими штуками многие годы — скажем так, для контроля поведения граждан, и теперь я вижу, почему. Это дешево. Практично. Разве что достаточно болезненно, если шутник попытается сопротивляться.

Когда вы имеете дело со спящими смертными определенного роста, вам ничего не стоит стянуть ему лодыжки и запястья — если только вы не разбудите его, набрасывая свое лассо. Именно так все и происходит на этот раз. Шмыг-шмыг, цап-царап — и дело в шляпе! Исузу связана и превращена в ручную кладь прежде, чем получает хотя бы шанс открыть свои предательские глазенки. И когда она просыпается, она не кричит, не задает вопросов и даже не ругается. Возможно, потому, что она все еще дуется. А может быть, она всегда так просыпается — бесшумно, научившись этому в те времена, когда стены вокруг нее пахли червяками, особенно во время дождя.

Я жду. Позволяю ей сфокусировать глаза. Убедиться, что все сделанное сделано человеком, которого она знает. И затем вытаскиваю ее из постели и перебрасываю через плечо, точно скатанный коврик. Она не сопротивляется. Не корчится. Ее тело кажется совершенно безжизненным, словно она настолько приучила себя к мысли о смерти, что не знает, как еще быть.

Это огорчает меня еще сильнее, чем ее молчание.

Я спускаюсь по лестнице к автомобилю, взятому напрокат. Встряхиваю — чуть грубовато — мою связанную тряпичную куклу, надеясь, что она поглядит, рыгнет, пукнет. Надеясь на «мать твою», на «чтоб ты сдох», на «поосторожнее». Ничего. Я отвечаю тем же, запихиваю ее в багажник и затем захлопываю крышку.

Потом беру сумку со своими пожитками, пристраиваю на пассажирское сиденье — прежде чем отключить обогрев двигателя и блокировку коробки передач. Завожу машину и уезжаю со стоянки.

Во всем этом, разумеется нет никакой необходимости. Я мог отвезти ее туда, откуда забрал, без всех этих жутких уловок. Что тут можно сказать? Я католик, глубоко верующий. Жаждущий спасения души. Между Страстной Пятницей и Светлым Воскресеньем — ад, куда душа попадает, чтобы страдать. Вдобавок, я — всего лишь мельчайшая частица, недовольная тем, как она относилась ко мне в последнее время. Мы отправились в эту поездку, чтобы развеяться, а приехали к чувству вины.

Конечно, я врал ей. Я говорил ей, что ее мама ушла. Но дело пора закрыть за истечением срока давности. А если учесть смягчающие обстоятельства, которые позволят не подвешивать меня за ребра на мясном крюке… Например, что не я убил ее маму. Например, что с момента гибели ее мамы я воспитывал ее саму. Думаю, это позволит мне скостить несколько лет. Черт, ей десять, а мне — больше сотни. Учитывая разницу в возрасте, я заслуживаю небольшой передышки.

Но ничто не помогает мне обрести твердость духа, необходимую для того, что я задумал. Я должен думать о чем-то приятном. Я должен думать о том, как выглядит личико Исузу.

И вот я еду и представляю, как ее недовольная гримаса превращается в улыбку. Представляю, как ее маленькие ручонки обвиваются вокруг моей шеи — обнимая, прощая, приветствуя меня, вернувшегося из ада с пасхальными яйцами и шоколадным кроликом.

Вообще-то, если задуматься, я положил слишком много яиц в одну корзину. Когда все сказано и сделано, остается только лед. Не справедливая расплата. Не вознаграждение усилий. Даже не воздаяние по заслугам. Только лед.

Мы приехали. Я вытаскиваю сумку с пожитками. Откидываю крышку багажника, помогаю Исузу выбраться, позволяю ей оглядеться.

— Ну? — спрашиваю я.

Весь мой мир балансирует на острие иглы первого слова, произнесенного между нами за эти дни. Исузу моргает. Она протерла бы глазки, но ее руки связаны. Мне ничего не стоит перерезать шнур, но сначала я должен услышать ответ. Исузу пытается отделаться кивком.

— Этого недостаточно, — говорю я. — Мне нужны слова. Энергия звука, которая передается через воздух посредством колебаний. От твоих губ к моим ушам.

— О'кей, — отзывается Исузу.

Мягко, так мягко.

— Извини? Что это значит?

— «Да», — говорит она.

— Вот и славно, — я разрезаю ее путы, а потом вручаю ей краску для лица, клыки и очки.

Так мог бы выглядеть ад, когда он замерзнет. Когда вы размышляете на тему ада, то непременно задаетесь вопросом, что за люди могут там находиться — завсегдатаи вечеринок, художники, нонконформисты… Наверно, это ересь — представить, что в оледеневшем аду может быть весело. Что там может быть красиво. Что там проходят вечеринки вроде Фэрбенкского Ледяного Карнавала.

Вот о нем я и говорю.

Что с того?

Я — бывший убийца, который снова стал ходить к причастию и свел дружбу с непрактикующим священником-педофилом. Мы оба вампиры, и мы оба заботимся о смертных: он — о собаке по кличке Иуда, я — о маленькой девочке, названной в честь спортивного внедорожника. А вот что меня не слишком заботит, так это вопрос, считать мое мнение ересью или нет.

Я заранее навел справки о карнавале. В нашем мире — в мире, где ножи относятся к разряду сексуальных игрушек и за пять долларов можно купить открытку с видом металлического флагштока, покрытого кусочками примерзшей кожи — вам придется проявлять осторожность в отношении всего, связанного с так называемой «плотью». Но это хорошо. Ничего такого, что показывали в фильмах для взрослых — до того, как мир изменился, — вы здесь не увидите. А увидите вы катание на коньках, ледяные скульптуры, грубоватые карнавальные игрища и аттракционы вроде колеса обозрения, которое вращается, освещая небо, отражающееся в темных очках Исузу.

Готов поспорить, что ее покойная мама никогда не брала ее туда, где так холодно. Вот о чем я думаю, выуживая коньки из своей сумки — пару для нее, пару для себя. И предлагаю ей руку.