Питер четко расслышал вопрос, посмотрел в лицо спрашивающемуи еще раз мгновенно проговорил про себя заранее заготовленный ответ. Он пришелсюда именно для того, чтобы сделать это. Все это было затеяно радиединственного слова, ради того, чтобы заверить их, что «Викотек» вдействительности является таким, о каком он говорил. И ему оставалось толькопообещать им, хранителям безопасности американцев, что «Викотек» не принесет имвреда.

Питер оглядел комнату, посмотрел в лица людей, подумал об ихмужьях и женах, матерях и детях, о бесчисленном числе людей, которым предстоитвоспользоваться «Викотеком», и понял, что не может это сделать. Ни для Фрэнка,ни для Кейт – ни для кого. Но самое главное – ни для себя самого. Внезапно онпонял, что не должен был сюда приезжать. Чего бы ему это ни стоило, что бы нисказали люди, что бы ни сделали с ним Донованы – ему не нужно было появляться вэтой комнате. Он не мог лгать этим людям о «Викотеке» и о чем-либо ином. Этобыло не в его духе. И он не сомневался в том, что ожидает его, если он нескажет тех слов, которых от него ждали жена и тесть. Питер с абсолютнойясностью понимал, что этот самый момент – поворотный для его жизни, для работы,семейного благополучия, даже, если не повезет, для его отношений с сыновьями.Они почти взрослые и, возможно, смогут понять, что защищал их отец в этот день.И если дети правильно воспримут его поступок и усвоят, что честь стоит того,чтобы заплатить за нее такую цену, то это будет означать, что он неплоховоспитал их. И он окончательно решил, что готов на все ради того, чтобы бытьчестным перед своим народом.

– Нет, сэр, я не могу дать вам слово, – твердоответил Питер. – Я надеюсь, что очень скоро это будет возможно. По моемумнению, мы разработали один из самых замечательных фармацевтических препаратовв истории человечества, в котором отчаянно нуждаются раковые больные всегомира. Но я не убежден в том, что мы сейчас ничем не рискуем.

– В таком случае вы не можете ожидать, мистер Хаскелл,что мы сейчас дадим вам разрешение на первую фазу испытаний на людях, не такли? – с легким смущением спросил его старший член комитета, в то время какего товарищи спрашивали друг друга, зачем Питер вообще приехал. Как правило,слушания ФДА не использовались в качестве арены для обсуждения незаконченнойпродукции. Но в конце концов они отдали дань уважения его честности, хотя никтоиз них и не ставил ее под сомнение. Только один человек среди присутствующих ерзална своем месте от ярости. И еще один будет ждать его дома, когда Кэти скажетему, что он предал их.

– Хотите ли вы, чтобы мы назначили вам другую датуприезда, мистер Хаскелл? Это будет более целесообразно, чем тратить на васвремя сейчас.

Сегодня им предстояло выслушать еще нескольких человек –Питер был первым.

– Да, я хотел бы назначить новый срок. Я думаю, чточерез шесть месяцев это будет реально.

Даже в этом случае им придется попотеть, но, судя по словамПоля-Луи, они смогут добиться нужных результатов.

– Благодарим за приезд.

С этими словами его отпустили, и все было кончено. Питервышел из комнаты на трясущихся ногах, но с выпрямленной спиной, высоко поднятойголовой, и он чувствовал себя порядочным человеком. Он увидел Кейт, ожидавшуюего вдали, и подошел к ней. Было ясно, что она его не простит. На глазах еебыли слезы – то ли гнева, то ли разочарования, а может быть, и того идругого, – но Питер не пытался ее утешить.

– Прости меня, Кейт. Я не хотел этого делать. Я простоне понимал, что значит стоять перед этими людьми и врать им. Это слишкомавторитетная комиссия. Я просто не смог.

– Я и не просила тебя врать, – солгала она. –Я просто не хотела, чтобы ты предавал моего отца. – Она посмотрела на негопечальным взглядом. Все было кончено, и она это знала. Для них обоих. Он большене хотел уступать ей и отказываться от того, во что он верил. До этого моментаон не осознавал, насколько далеко зашел в своих компромиссах. – Ты хотьпонимаешь, что сейчас натворил? – безжалостно спросила она, готовая изовсех сил защищать своего отца, но не своего мужа.

– Нетрудно догадаться.

Сегодня утром Кэти недвусмысленно высказалась на этот счетна кухне в Гринвиче. И Питер решил не уклоняться от этого. В каком-то смыслеэто было именно то, к чему он стремился. Свобода.

– Ты честный человек, – произнесла его жена, глядяему прямо в глаза. В ее устах это звучало как обвинение. – Но не слишкомумный.

Он кивнул, и она повернулась и пошла прочь, даже не глядя нанего, но Питер не попытался ее остановить. Все было кончено уже очень давно,хотя ни один из них об этом не подозревал. Он даже чуть было не спросил себя,была ли она замужем за ним или за своим отцом.

Выйдя из здания ФДА в Роквилле, он понял, что ему о многомпредстоит подумать. Кейт только что скрылась в лимузине и уехала, оставив егоодного в Мэриленде, в получасе езды от Вашингтона. Но это его не волновало. Этобыл один из самых важных дней в его жизни, и ему казалось, что он может летать.Он прошел через испытание, и, по его мнению, прошел удачно. «Даете ли вы намслово, сэр…» – «Нет, я не могу». Питер все еще не мог поверить в то, что сделалэто, и не понимал, почему в его сердце нет ненависти к Кейт, но еедействительно не было. Он только что потерял жену, работу, дом. Сегодня утром вкачестве президента международной компании он предстал перед конгрессом, а днем– перед ФДА, а вышел он оттуда с пустыми руками, безработный и одинокий. У негоне осталось ничего, кроме чести и знаний, которые он не продал. Он сделал это!

Питер стоял и улыбался сам себе, глядя в сентябрьское небо,и в этот момент он услышал за спиной женский голос, знакомый, но странный. Онбыл немножко хриплый и как будто пришедший из другого времени, другого места.Пораженный, он обернулся и увидел Оливию.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, мечтая ееобнять и не решаясь. – А я-то думал, что ты сидишь во Франции и пишешь.

Он выпил ее взглядом, как вино, и Оливия посмотрела на негос улыбкой. На ней были черные брюки и черный свитер, а через плечо былпереброшен красный пиджак. Она была похожа на французскую рекламу, и Питер могдумать только о той ночи, когда он последовал за ней на Вандомской площади, и отом, что произошло в те пять дней, когда они были в Париже, – пять дней,изменивших их жизнь навсегда. Теперь она была еще более красивой, и, глядя нанее, Питер понял, как сильно он по ней соскучился.

– Ты сегодня был очень хорош, – сказала она,широко улыбаясь ему. Она явно гордилась им, но не ответила на его вопрос.Оливия приехала для того, чтобы поддержать его во время этого испытания, пустьдаже невидимо. О слушаниях она прочитала в «Геральд трибюн» в Европе. Сама незная почему, она поняла, что должна быть здесь. Она знала, что значил для него«Викотек», знала о тех проблемах, которые возникли как раз в то время, когдаони встретились. И ей захотелось разделить с ним это. Ее брат сказал ей, когдабудут слушания, и устроил так, чтобы она могла на них присутствовать. И теперьона была рада, что прислушалась к своей интуиции. Эдвин говорил ей о слушанияхв конгрессе и провел ее туда. И хотя брат удивился ее внезапному интересу кфармацевтике, никаких вопросов он не задавал.