которые она носила, практически не снимая. Бертини не знал, чем Клаудия занимается на фабрике, и видел ее только во время обеда. Он ускорил шаг и направился к ней.

– Добрый вечер, Клаудия. Как дела?

– Как всегда… А у тебя?

– Пожалуй, хуже, чем обычно.

– Что-то серьезное?

– Да, в общем, нет…

Клаудия поняла, что он не хочет продолжать эту тему и замолчала. Возникла пауза. Чиро уже собирался попрощаться, но Клаудия опередила его на доли секунды:

– Ты очень торопишься?

– Нет, совсем не тороплюсь.

– Тогда, может, погуляем немного?

Бертини не увидел причин для отказа. Чиро жил в одной квартире с семьей с тремя детьми. Он хорошо относился к этим людям, но, в общем-то, ни с кем из них не приятельствовал, однако сейчас ему хотелось общения. Клаудия, кажется, была вполне неплохой компанией. Они вывернули из дворов и пошли в сторону небольшого сквера.

– Прости, если лезу не в свое дело, но, что у вас с Сандрой?

– Больше ничего.

– Жаль…

– Ну да…

Вновь возникла пауза. Чиро отчего-то задумался об органной музыке, а о чем думала Клаудия, нельзя было сказать по ее сосредоточенному серьезному лицу. Неожиданно девушка закашлялась, как будто подавилась. Она отказалась от помощи Чиро и пришла в себя через минуту, а после этого посмотрела ему прямо в глаза сквозь стекла очков и сказала немного сдавленным после кашля голосом:

– Я давно… В общем… у тебя есть планы на завтрашний вечер?

Он посмотрел на ее лицо и ответил вопросом на вопрос:

– Ты любишь кино?

– Не особенно.

– А как относишься к политике?

– Не интересуюсь.

– Любишь пешие прогулки?

– Только в хорошей компании.

– В таком случае, у меня нет никаких планов на завтрашний вечер, Клаудия.

Она каким-то очень обыденным жестом, как будто они были близкими друзьями уже много лет, поправила шляпу на голове Чиро, которую он немного перекосил на левую сторону, потом неожиданно улыбнулась и произнесла:

– Так лучше.

– Сдается мне, Клаудия, что это начало очень интересной истории.

Вместо эпилога

Последнее разочарование

В следующую субботу Сальваторе вновь был в «Римском бите». Он пребывал в не самом лучшем настроении, что, правда, характеризовало почти всех, кто пришел сегодня слушать музыку. «Бит» горевал – умерла Эдит Пиаф. Главным языком этого вечера был французский, а «Римский бит» как будто превратился в какое-то непошлое музыкальное местечко на Монмартре.

Впрочем, дурное настроение Кастеллаци был вызвано не только смертью «воробушка», но и тем, что Бертини сегодня так и не пришел на Пьяцца Навона. Сальваторе отчего-то очень испугался этого. Чиро рассказывал на прошлых выходных о том, что участвовал в чем-то незаконном, и Кастеллаци не хотелось, чтобы у молодого человека возникли проблемы. Но был в самой глубине его души и другой страх. Сальваторе очень боялся, что стал Чиро попросту неинтересен. В очередной раз за последнее время Сальваторе удивился тому, что так сильно успел прикипеть к этому парню.

Кастеллаци посмотрел на пустеющий стул рядом с собой и подумал о том, что хотел бы видеть здесь обоих своих юных знакомцев. Первое занятие с Лоренцей прошло на ура. Девушка изрядно приуменьшила свои читательские навыки. Вслух она читала хорошо и быстро, запинаясь лишь на действительно сложных словах. Насколько успел понять Кастеллаци, столь низкая оценка девушкой своих талантов происходила из того, что она совсем невнимательно читала про себя и плохо запоминала прочитанное. Этому действительно нужно было учиться.

Лоренца выбрала какую-то пошлую бульварщину, от стилистических оборотов которой Сальваторе выворачивало наизнанку, равно как и от банального сюжета про «большую и чистую любовь». Несмотря на это, он не стал навязывать девушке что-то другое, впрочем, сделал зарубку в памяти принести ей что-нибудь более качественное, например, Д'Аннунцио или Моравиа.

А еще, проводя время вместе с девушкой, Кастеллаци несколько раз ловил себя на том, что любуется ее руками, державшими книгу, ее слегка напряженной позой и маленьким дефектом речи, которого он раньше не замечал. Лоренца, скорее всего, очень удивилась бы, если бы узнала, что в этот момент была намного ближе к тому, чтобы его соблазнить, чем даже в тот раз, когда предстала перед Сальваторе Форнариной. Впрочем, Кастеллаци все же не поддался ее чарам или, по крайней мере, смог убедить себя в этом.

Кларетта отнеслась к их занятиям благосклонно, хотя и не без ехидства. Сальваторе улыбнулся, вспомнив ее слова: «Неужели ты, наконец, влюбился в одну из моих девушек, Тото? Теперь ты у меня в кармане! Скидку за повышение уровня образования в Итальянской республике я тебе, так и быть, дам, но только скидку». Сальваторе и ожидал чего-то подобного, а потому не расстроился и не стал спорить.

На сцену вышли те самые темнокожие джазмены в белых костюмах, которым удалось своей харизмой пробудить искренний интерес Кастеллаци к этой музыке. Ребята были бы сегодня не совсем уместны со своими долгими саксофонным импровизациями и рваными мелодиями на клавишах. Только им было на это плевать. Сальваторе с удивлением узнал за обилием импровизаций и зацикливаний мелодию «Жизни в розовом цвете». Растянув ее минут на пятнадцать и превратив в нечто совсем иное, чем она была изначально, парни взяли небольшую паузу.

За время паузы к ним присоединилась столь же темнокожая женщина невысокого роста и весьма солидных габаритов. Вновь зазвучала музыка, казавшаяся беспорядочным набором симпатичных мелодий, а потом женщина запела, приведя остальных музыкантов к мелодическому порядку, как строгая мама, которая устанавливает тишину среди многочисленных галдящих детей негромким, но очень явственным приказом. На очень странном французском женщина запела «Мой легионер». Она была почти так же хороша, как и Эдит.

Сальваторе неплохо знал французский, поэтому знал и сюжет песни. Строки про то, что героиня так и не сказала своему легионеру самых главных слов, врезались в разум Сальваторе, оставляя кровоточащие раны. Он боялся признаться в этом самому себе, но он пришел сегодня в «Бит» не для того, чтобы слушать музыку, не для того, чтобы провести время, и даже не для того, чтобы почтить память прекрасного «воробушка» – он пришел, чтобы увидеть Лукрецию Пациенцу. Сальваторе сделал то, чего всегда боялся – он влюбился в эту неуместную женщину, которой был тесно везде, где бы она ни находилась.

Лукреция была честна с ним на утро. Она сразу сказала, что останется собой. Сальваторе понимал, что это значит, понимал он и то, что совершенно не способен выносить эту женщину более нескольких часов. Поэтому, когда она ушла, не став ничего обещать, он был этому даже рад, пускай и