дома выскочил молодой парень с фотоаппаратом и устремился к Куадри. Доменико попытался отмахнуться от объектива фотоаппарата, который фотограф пытался приблизить чуть ли не в упор к его лицу. После этого он начал о чем-то ругаться с фотографом, но слов не было слышно из-за расстояния и шума дождя. Наконец, парень ретировался, успев сделать из-за угла еще один снимок, и Доменико вошел в дом, в котором жил Кастеллаци.

Он был все в тех же джинсах и красной куртке, в которых Сальваторе видел его на похоронах. Только поздоровавшись, Доменико сразу попросил полотенце, чтобы вытереть лицо. Когда Куадри убрал ткань полотенца от лица, Сальваторе чуть не открыл рот от изумления. Тяжелые круги под глазами исчезли, как и синяк на правой скуле, сгладились скорбные морщинки у рта. Доменико Куадри стал выглядеть свежее и моложе. Только теперь Сальваторе обратил внимание, что Доменико стоит совершенно ровно и не похож на пьяного. Молодой человек бросил взгляд на полотенце и ухмыльнулся:

– Простите за полотенце, синьор Кастеллаци, чертов дождь очень некстати.

Сальваторе принял полотенце из рук Куадри и увидел, что на нем остались следы пудры и теней. Сказать, что Кастеллаци не понимал, что происходит, значило, ничего не сказать.

– Судя по вашему лицу, у вас есть вопросы. Я с радостью на них отвечу, но только не в коридоре…

Сальваторе пришел в себя и провел Куадри в кабинет, а после этого занялся кофе. Вскоре Кастеллаци устроился в своем кресле и поймал на себе лукавый взгляд Доменико – ему было весело. Сальваторе заговорил:

– Значит, вы не наркоман?

– Конечно, нет. Я иногда принимаю успокоительное, чтобы крепче спалось, но даже для этих целей предпочитаю использовать небольшой бокальчик граппы.

– И не алкоголик?..

– Точно не в таких масштабах, в каких об этом пишут в газетах.

– Но зачем?..

– Ну, синьор Кастеллаци, такой опытный человек, как вы, должен знать, что общество всегда охотнее превозносило тех, кто делает вид, что презирает его. Юный Доменико Куадри должен быть наркоманом и алкоголиком, должен смеяться над приличиями и презирать общественную мораль – так он будет во много раз интереснее публике, чем, если бы он просто писал киносценарии и пьесы.

Сальваторе не удержал улыбку – Диамантино, похоже, даже его не посвятил во все детали своей изящной махинации.

– Значит, все ваши эскапады, это игра на публику?

– Чистейшая. От начала и до конца.

– Откуда же вы взялись?

– Некоторая часть мифа о Куадри, это правда. Я действительно родом из Специи, действительно был достаточно беден до появления Диамантино в моей жизни, действительно иногда пописывал, правда, никогда не был в этом настолько же хорош, как мой отец или вы.

– Но те вещи, которые я читал – ваши ранние пьесы и первые сценарии – вы их автор?

– Нет, синьор Кастеллаци, ранние работы, которые считаются моими, принадлежат моему отцу, хотя в некоторых из них есть и мои идеи. Я никогда не публиковался под своим настоящим именем.

Сальваторе приказал себе ничему не удивляться и сделал предположение, которое при всей своей безумности, вполне могло оказаться истинным:

– Диамантино ваш отец?

– Вы проницательны. Да, я его сын.

– Но как же ему удалось это скрыть?..

– На самом деле он ничего не скрывал. У него с моей матерью был короткий роман, который быстро закончился. От их отношений появился я. Мать к тому моменту вышла замуж за Луиджи Куадри, который согласился принять меня, как своего, растил и воспитывал меня до семи лет. Он погиб в самом начале Войны где-то в Ливии, а мать умерла в начале 50-х. Времена были так себе, я перебивался, чем придется, работал на верфи и не только на верфи… Почти семь лет назад Диамантино нашел меня. Я тогда работал ночным сторожем в театре, где по вечерам ставил с друзьями небольшие пьески для своих. Хорошая была жизнь, правда, совсем безденежная…

Я точно не знаю, почему отец решил вернуться в Специю. Он говорил, что хотел найти мою мать, а когда узнал, что у нее родился сын, который вполне мог быть от него, то решил непременно найти меня. Благо, это оказалось не самой сложной задачей… Вы смеетесь, синьор Кастеллаци?

– Скорее плачу, Доменико… Последние несколько дней ваш отец раз за разом тыкает меня в мои недостатки и ошибки, я уже начинаю подозревать, что он это специально!

– Вы о завещании?

– Не столько о завещании… Впрочем, продолжайте, пожалуйста, мне интересно, как мы с вами оказались в этом переплете.

– Я поначалу принял его в штыки. Однако отец был готов к этому и дал мне время. В итоге мы с ним, в общем и целом, смогли принять друг друга. Тогда я узнал, что он занимается кинопроизводством в Риме, и примерно тогда у него родился план, к реализации которого он решил меня привлечь, увидев, как я играю в одном из наших маленьких ночных спектаклей.

Отец всю жизнь занимался писательством, однако, как он мне сказал, когда пришлось выбирать между богатством и творчеством, он выбрал богатство. Тем не менее, совсем свое увлечение он не бросил, более того, иногда даже публиковался. Заведя целый выводок псевдонимов, он отправлял свои пьесы и рассказы в небольшие местные журналы в разных частях страны. Кто-то принимал, кто-то отказывал, но, так или иначе, это не привлекало к нему особенного внимания.

– А почему он не хотел публиковаться открыто? Учитывая его связи, для него не составило бы труда выпустить книгу своих сочинений достаточно большим тиражом.

– Отец говорил, что писательство для него просто развлечение, и он не хочет приобретать серьезной славы в этом деле. Мне тогда показалось это полной нелепостью, но потом я его понял…

Однажды отец закончил работу над очередной пьесой и понял, что хочет превратить ее в сценарий для кино. Понимая, что к фильму снятому по сценарию собственного продюсера мало кто отнесется хоть сколько-то серьезно, он придумал нищего талантливого драматурга из Специи, роль которого исполнил я. Авантюра удалась, сценарий пошел в обработку и, хотя в итоге фильм так и не был снят, отец был удовлетворен результатом и решил повторить этот трюк… Через год я переехал к нему в Рим и начал играть роль непонятого интеллектуала левой ориентации, которых так любит эстетствующая публика в наши дни. С тех пор этим и занимаюсь.

– Я, признаться, не очень понимаю, зачем в этой схеме потребовался я?

– Как я уже говорил, синьор Кастеллаци, выбирая между деньгами и писательством, мой отец всегда выбирал деньги. Поняв, что его придуманный гений