Но через некоторое время мой мозг успокаивается. Рисунок трещин на тротуаре и разноцветные камни мостовой начинают меня гипнотизировать, и мозг заполняет пустота — я совсем перестаю думать. Потом вдруг я замечаю что-то знакомое. Это квадраты, нарисованные мелом. Детские классики, которые мы видели с Клэр, когда прогуливались с ней тем утром и повстречали малышку Роуз. Я останавливаюсь и пытаюсь вспомнить стишок, который девочка напевала, прыгая по своим квадратам.

— Раз — котёнок самый белый, два — котёнок самый смелый, три — котёнок самый умный, а четыре — самый шумный, — говорю я вслух почти нараспев. И я начинаю прыгать по классикам, становясь на одну ногу там, где всего один квадрат, и на две — там, где их два.

— Гм… пять — похож на дважды два, — говорю я, начиная сам придумывать остальные строки стишка, потому что забыл, что именно пела Роуз. — Семь — как сломанная в душе сливная дыра. — Эти глупые слова заставляют меня улыбнуться про себя. — Восемь — как валик, девять — как дрозд, десять — как угорь, надетый на гвоздь…

— Там совсем не такие слова, — слышу я голос маленькой девочки. Я оглядываюсь и вижу Роуз, хозяйку классиков.

— Привет, Роуз! — говорю я и улыбаюсь.

— Я тебя знаю, — сообщает маленькая Роуз. — Ты — парень Клэр.

— Ну, я в этом не очень уверен, — отвечаю я, смутившись. «Парень Клэр» — это вроде как чересчур.

— Точно, ты — ее парень, а она — твоя девушка. Ты ее любишь. Она очень милая. Она помогала моему папе, когда он вышел из тюрьмы.

— Она всем помогает, да? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает Роуз. — Она такая. Она помогает людям. Она — хорошая. И ты ее любишь.

— Она хорошая и милая — это точно, — говорю я. А сам думаю, действительно ли я люблю Клэр. Может быть, и так. И я начинаю думать о ее трусиках и ее лице, и понимаю, что именно ее мне и нужно сейчас увидеть. И раз я у дома Роуз, значит, дом Клэр где-то рядом. — Роуз, — говорю я малышке. — Я забыл, где живет Клэр. Это же где-то недалеко, да?

— Да, — отвечает Роуз, не прекращая скакать по своим классикам, напевая свою считалочку.

— Отведешь меня туда? — спрашиваю я.

— Хорошо, — говорит она, продолжая скакать и напевать про себя.

Несколько минут я стою рядом и наблюдаю за ней. Она полностью увлечена своей игрой и совершенно забыла про меня. Будто я тут и не стою.

— Роуз? — говорю я.

— А? — откликается Роуз.

— Клэр…

— Клэр — хорошая. У нее есть кот. У меня тоже. Его зовут Понго. Он совсем сумасшедший и даже рычит: «Р-р-р!» — говорит она, поднося руки к лицу и сгибая пальцы, будто это кошачьи когти.

— Он такой злой? — спрашиваю я, думая, что если Понго действительно так рычит и постоянно выпускает когти, то он точно сумасшедший.

— Нет, — говорит Роуз таким тоном, будто я только что сказал самую большую глупость на свете. Я смеюсь, смеется и Роуз.

— Ну же, Роуз, — прошу я, — пожалуйста, покажи мне дорогу к дому Клэр.

Наконец Роуз прекращает играть и берет меня за руку. Мы идем по улице. Ладошка девочки в моей руке такая мягкая и такая крошечная, что мне с трудом верится, что она настоящая. Когда я иду с ней так — держась за руки, — у меня вдруг появляется странное чувство. Будто я ее папаша и мы идем к ее мамочке. А эта мамочка — Клэр. Это такое приятное чувство, что у меня вдруг начинает щипать в глазах, будто я опять собираюсь заплакать. Но теперь не от боли, а от… ну, не знаю, от радости, что ли.

Мы подходим к какой-то двери.

— Вот мы и пришли! — чирикает Роуз, как маленькая птичка, и, встав на цыпочки, нажимает кнопку звонка.

Я говорю:

— У тебя голос как у птички! — и издаю чирикающий звук.

Роуз хихикает и пытается его повторить.

— Нет, не так! — кричу я, смеясь. — Не так, а вот так!

И снова стараюсь чирикнуть, как птица. Только на этот раз у меня ничего не получается — мой звук больше похож на мяуканье кота.

— Так делает Понго! — восклицает в восторге Роуз и сама начинает мяукать, как ее кот.

Когда Клэр открывает дверь, мы с Роуз на два голоса передразниваем Понго. Клэр с улыбкой наблюдает, как мы мяукаем. Роуз еле стоит на ногах от смеха.

— Ой, привет! — говорю я Клэр. — Мы изображаем Понго.

— Я так и подумала, — отвечает Клэр. — Может, вам налить по блюдечку молока?

— Пока! — весело бросает Роуз и убегает, напевая про себя какую-то песенку. Мы с Клэр смотрим, как она вприпрыжку бежит по улице назад к своему дому, к своим классикам, к своему Понго и к своим настоящим маме и папе. Потом Клэр поворачивается и направляется в свою квартиру.

— Заходи, Норфолк, — говорит она. И я прохожу следом за ней в знакомую гостиную. Запах здесь в точности такой же, как в прошлый раз. И этот запах не похож на запах в моей квартире. И, уж конечно, это не запах, который стоит в квартире Федора, особенно когда там болтается его сосед — этот жирный вонючий придурок, постоянно кряхтящий и везде разбрасывающий крошки своей жратвы.

А от Клэр пахнет очень приятно, как и от ее квартиры.

Она проходит на кухню и ставит на плиту чайник. Я присоединяюсь к ней. Она оглядывает меня с ног до головы. На мне костюм — мятый и покрытый красной кирпичной пылью после ночи в кирпичном иглу.

— Ох, Норфолк, только посмотри на себя! — говорит она, и голос ее звучит теперь очень озабоченно. — Я так беспокоилась за тебя, так переживала!

Теперь, когда Роуз нет поблизости, Клэр больше не нужно делать вид, что со мной все в порядке.

— Не волнуйся за меня, — успокаиваю я. — Я в норме. Просто в последнее время все как-то слишком уж запуталось. И очень многое нужно организовать. Рег как раз этим сейчас и занимается — планирует и организует.

— Да, я знаю. Он мне звонил. Он хочет, чтобы мы с тобой были у него в семь. Он говорит, что это очень важно. — Она вздыхает и качает головой. — Я и за Рега очень беспокоюсь. Иногда он ведет себя как какой-нибудь маньяк. И для него это плохо. Может быть, мы сможем его успокоить.

Она хочет спасти Рега. Она спасла официантку из кафе, и она спасает меня. Клэр — настоящая спасительница. Клэр — просто молодчина.

— Клэр… — начинаю я, думая об официантке. Я хочу расспросить ее об этой женщине, но не знаю, как начать. Поэтому замолкаю.

— Что? — спрашивает Клэр.

— Ничего, — говорю я.

Мы молча пьем чай. На улице темнеет, начинает моросить дождь. Где-то гремит гром, становится холодно. Вдруг начинается ливень, и здоровенные капли колотят по окнам. Через некоторое время я слышу шум бегущей воды — сточные канавы превращаются в маленькие реки. Я думаю о потоках дождя, несущихся по тротуарам, стирая классики Роуз. Я думаю о дожде, падающем на поверхность Темзы, — каждая его капля оставляет на ней маленькие круги. Я думаю об угрях, копошащихся в грязи под рекой. Мне становится интересно, чувствуют ли они, что идет дождь. Слышат ли они гром? И еще мне хочется знать, смотрит ли Мыскин сейчас в окно своего кабинета на серые тучи, собирающиеся над старым небом Лондона. А главное — думает ли он сейчас обо мне? Или он занимается своей работой, зарывшись с головой в свои заплесневевшие старые бумаги и совершенно не обращая внимания на то, что происходит за окном?