– Так…

– А еще я рассказала ей, что твой отец не платит алименты.

Мое сердце замирает, но я продолжаю молчать. Мама может свободно говорить со своими друзьями о чем угодно. Но, хотя у нас с папой есть проблемы, мне никогда не нравилось, как мама и ее друзья поносят его. Я могу злиться на него, потому что он моя плоть и кровь. Мама тоже может злиться. Потому что он женился на ней, дважды обрюхатил, а потом сбежал. Но когда ее друзья собираются, хихикая, вокруг кухонного стола Ханны, обзывая его, как будто имеют на это право, я злюсь так, что мне хочется вырвать их глаза собственными руками.

– Я сказала Ханне, что мой чек отклонили не из-за недостатка средств, а из-за банковской ошибки – технической проблемы, – мама снимает несуществующие ворсинки со своих отглаженных шорт цвета хаки. – Так что, если эта тема всплывет, я была бы тебе очень признательна, если бы ты не говорил, что наш чек отклонили, потому что у нас было недостаточно денег. Я не хочу, чтобы кто-то считал меня неспособной справиться со своими финансами, или что я зарабатываю недостаточно, чтобы заботиться о вас двоих. Я зарабатываю много. Более чем достаточно. Тогда просто была странная неделя. Хочу сказать, что если по какой-то причине это всплывет, то мне не нужны алименты твоего отца. И любая проблема, которая у нас возникала, была вызвана банковской ошибкой.

Я оглядываюсь на Люси, гадая, понимает ли она что-нибудь из того, что говорит мама. Люси заплетает волосы своей русалки, не обращая на нас внимания. И это к лучшему. Но тут мама снова протягивает руку и кладет ее на колено Люси.

– Ты меня понимаешь? Не надо говорить о маме. Хорошо? То, что происходит в нашем доме, остается в нашем доме.

Как будто наша квартира – это пьяный кутеж по выходным в Вегасе. Люси кивает, а потом мама смотрит на меня, ожидая подтверждения, что я тоже буду держать рот на замке.

– А ты будешь молчать об опухоли Вероники? – спрашиваю я.

Мама хмурится.

– Похоже, ты совсем не веришь в меня.

В том-то и дело, что не верю.

– Обещай мне, что будешь молчать, – настаивает мама.

Я скрещиваю пальцы на груди, потому что хочу выбраться из этой машины. Это работает, и мама наконец выходит со своими бутылками. Когда она закрывает дверь, мы с Люси изучаем друг друга.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Мне здесь не нравится, – говорит Люси, – здесь совсем не весело.

Она опасается глубоководья, и она самая маленькая здесь, где нет никого ее возраста. Ей и правда скучно.

– Я поплаваю с тобой.

– Я хочу пойти к Бриджит, она пригласила меня, но мама не разрешила.

– Я отвезу тебя туда завтра, хорошо?

– В нашем доме полно чудовищ.

Быстрое переключение в разговоре и эти слова сестры заставляют мой желудок сжаться. Вероника с самого начала говорила мне, что в доме водятся привидения, но почему-то слова, слетающие с губ Люси, пугают меня.

– Так вот почему тебе снятся кошмары?

– Маленькая девочка меня не пугает, а вот мужчина пугает.

Мой позвоночник выпрямляется.

– Что за мужчина?

– Тот, что приходит ночью. Он может менять свою внешность и выглядеть как угодно. Иногда он выглядит обычно, но чаще всего – нет, – Люси крепче прижимает русалку к груди и понижает голос, словно боится, что кто-то услышит ее, и тогда она попадет в беду. – Иногда он заглядывает в мою комнату. Однажды он вошел и пристально смотрел на меня.

У меня кровь стынет в жилах.

– И что же ты сделала?

– Я закричала прежде, чем он успел прикоснуться ко мне, и он ушел. А потом ты пришел и спел мне.

Это могла быть любая ночь с тех пор, как мы переехали. Я не понимаю, почему ее кошмары так ужасны и включают в себя случайных мужчин. Эта мысль вызывает тошнотворные позывы.

– Разве папа нас не любит? – спрашивает Люси, и от ее вопроса у меня сжимаются легкие. – Я слышала, как мама сказала это Ханне.

Раздается стук в окно, я подпрыгиваю и вижу, что Сильвия улыбается и машет мне рукой. Прежде чем я успеваю ответить, она открывает Люси дверцу и отстегивает ремень безопасности.

– Как у тебя дела, Люси?

– Ну, не знаю. Мама говорит, что нам нельзя разговаривать.

Сильвия морщит лоб, и меня охватывает непреодолимое желание удариться головой о руль. Вместо этого я выхожу из машины, закидываю на плечо рюкзак Люси и смотрю, как Сильвия поднимает мою сестру, крепко обнимая ее и осыпая тоннами поцелуев.

Смотреть на это приятно, но я осторожен. Сильвия игнорировала меня с тех пор, как я публично выбрал Веронику в качестве партнера. Что было очень забавно, учитывая, что у нас один круг друзей и плаваем вместе каждый чертов день.

Люси хихикает и визжит, когда Сильвия целует ее в щеку, и она становится розовой от помады Сильвии. Она ставит Люси на землю, достает из машины макароны с сыром и протягивает ей.

– Иди отнеси это маме. Мне нужно поговорить с твоим твердолобым братом. И, Люси, тебе лучше не есть все это одной! – Люси смеется, давая понять, что съест все это сама, а Сильвия притворно надувает губы.

– Держись подальше от бассейна, пока я не приду, – кричу я.

– Хорошо, – отвечает сестра.

Как только Люси оказывается внутри, Сильвия прислоняется спиной к машине. И я замечаю:

– Эй! Твердолобый?

– А что, лучше называть тебя придурком?

– Возможно.

Потом она ухмыляется и тыкает пальцем мне в предплечье.

– Ты в порядке? Выглядишь не в своей тарелке.

– Я в порядке, – говорю я, потирая затылок. Я мог бы рассказать Сильвии об этой веренице странных разговоров, которые только что вел с мамой, а потом с Люси, но потом понял, что Люси права – нам нельзя разговаривать. – Сегодня мне пришлось учить малышей плавать, а потом я работал над домашним заданием. Мой мозг мертв.

Сильвия замечает сложенный дневник и выхватывает его из моего заднего кармана.

– А это что такое?

Инстинкт подсказывает мне тут же броситься за ним, но, чем больше я буду стараться, тем труднее будет вырвать его из ее рук.

– Исследование.

– По вашему проекту про призраков?

– Да. Это дневник девушки, которая жила в туберкулезной больнице на севере штата Нью-Йорк в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

Сильвия перелистывает страницы.

– Ты всегда носишь его с собой, куда бы ни пошел. Я все время ловлю тебя на том, что ты тайком читаешь, – она смотрит на меня, и мне становится не по себе. – Я вижу тебя гораздо чаще, чем ты думаешь, Сазерленд.

Она права, я всегда ношу дневник с собой и читаю его при каждом удобном случае. Есть что-то в простой повседневной жизни Эвелин, что взывает ко мне: ее скрытое одиночество, потребность в покое, быть частью чего-то, вернуться домой, вылечиться от болезни, которую не можешь контролировать… и потребность жить.