Я даю ей время, даю пространство для размышлений. Но на самом деле я даю ей шанс уйти. Когда же она остается на месте, я упрямо продолжаю:

– Я начал сильно рисковать, потому что безопасные прыжки стали скучными. Желая, жаждая получить кайф, я выполнил один прыжок, и все пошло наперекосяк. – Я показываю ей шрам в четыре сантиметра на своей ноге, прямо под коленом. – Когда я ударился о камни и увидел, что из моей ноги хлещет кровь, этого должно было быть достаточно, чтобы я перестал прыгать, но этого не случилось, потому что я безмозглый идиот.

Странно, что ее голубые глаза полны любопытства, как будто то, что я говорю, не шокирует, а наоборот, вызывает интерес.

– Это из-за прыжков ты сломал руку?

– Да. Я был на еще одной заброшенной каменоломне, примерно в часе езды отсюда, но выше того места, куда я тебя привел. Скалы там – порождения Сатаны. Это настолько опасно, что даже другие адреналиновые наркоманы в интернете предупреждают людей держаться подальше. Но я пошел, и это был лучший чертов прыжок в моей жизни. Порыв, который я почувствовал, когда оказался в воздухе…

Одно только воспоминание вызывает у меня прилив крови, но потом я пытаюсь выдохнуть это ощущение. Я больше не хочу кайфа. Я не хочу умирать.

– Даже зная, что это опасно, я продолжал возвращаться. Время между визитами все сокращалось и сокращалось, пока однажды прыжок не прошел плохо. Я задел выступ – скальный выступ примерно на полпути вниз, – и он изменил мою траекторию. Я врезался в воду, но ударился рукой об острый камень под поверхностью. Мои кости затрещали, а рука превратилась в желе. Боль дезориентировала меня, и в конце концов я выпустил весь воздух и наглотался воды. Запаниковав, я начал тонуть, и в данный момент меня могло здесь не быть.

Я давлюсь последними словами и вынужден прочистить горло.

– Все в порядке, – шепчет Вероника, – сейчас тебя там нет.

Но это так. Вот этого она и не понимает. Даже когда не прыгаю, я часто чувствую, что все еще там, застрял под водой.

– Но я взял себя в руки, поборол страх и пробился на поверхность. Приземление вышло далеко от суши, и это был самый длинный и тяжелый заплыв в моей жизни. Поездка в ИМКА была еще хуже.

– В ИМКА? – восклицает Вероника, и я вздрагиваю от того, как явно ее тон кричит о моей тупости.

– По тому, что моя рука болталась жутко неестественно, я понял, что у меня проблемы. И больше заботился о том, как солгать, чтобы выйти из этой ситуации, чем о своей руке. Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал о моем поступке, поэтому пошел в ИМКА и симулировал падение на палубу бассейна. Это был дерьмовый поступок. И я это знаю. Я пытаюсь остановиться, поэтому начал ходить на собрания анонимных алкоголиков.

Она недоверчиво наклоняет голову, и я горько усмехаюсь над ее выражением лица.

– Есть один парень немного старше меня, и он знаком с моей проблемой. Хотя я не алкоголик и не пью, он все равно меня принял. Он мой консультант, я хожу на еженедельные собрания и решился довериться ему. Я перестану прыгать со скал, потому что если этого не сделаю, то умру.

Глаза Вероники изучают мое лицо в поисках чего-то, и я чертовски надеюсь, что она это отыщет.

– Неужели так трудно остановиться?

Ее вопрос глубоко врезается мне в душу.

– Да. Даже сейчас я с удовольствием пошел бы туда. Я болен так сильно, как только возможно. Каждая частичка меня болит. Но когда я прыгаю… – одна только мысль о кайфе вызывает у меня чувство голода… Жажду, как сказал бы Нокс. Глубокий вдох и затем еще один выдох. – Я понимаю, если это слишком для тебя, – говорю я. – Ты единственный человек, который знает о моей потребности прыгать, кроме моего консультанта. У меня даже не хватило смелости выступить на собрании анонимных алкоголиков.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спрашивает она.

– Потому что ты должна знать, что я настоящий ублюдок. В ту ночь, хотя земля была рыхлой, мы, возможно, смогли бы снова взобраться на утес. Но я этого не хотел. Мне хотелось прыгнуть и хотелось еще больше усложнить этот прыжок, прыгая вместе с тобой, – гнев на самого себя бьет по моим мускулам, и за ним следует укол стыда. – Я поступил очень тупо, – говорю я, – очень неосторожно и неправильно. Я мог причинить тебе боль, и это выводит меня из себя, поэтому пойму, если ты решишь, что я сумасшедший, и скажешь мне уйти.

– Сойер, – медленно произносит Вероника.

Я смотрю на нее, и она смотрит на меня не так, как я ожидал – как будто я самый большой придурок в мире, – а с нежным пониманием. Эта девушка постоянно меня удивляет.

– Ты не думал, что я уже поняла, что тебе нравится хорошая встряска?

Я открываю рот, чтобы ответить, но смущенно захлопываю его снова.

– И как только люди не замечают этого в тебе? – Она говорит медленно, словно подбирая слова, как будто может обидеть меня. – Если бы кто-то потрудился хорошенько рассмотреть тебя, то этому человеку было бы очевидно, что ты любишь ситуации, которые заставляют твое сердце биться быстрее. Я поняла это в тот день в туберкулезной больнице, когда пришли копы. Ты был готов идти со мной нос к носу столько, сколько потребуется.

Мой лоб морщится, когда ее слова бурлят у меня в животе. Видят ли это другие люди, но ничего не говорят, или они вообще меня не видят?

– Не думаю, что любить экстремальные виды спорта – это особенно плохо, но я действительно считаю, что любовь к ним выходит за грань, если ты сознательно подвергаешь себя опасности ради адреналина. Прыгнуть из самолета с парашютом – не проблема. Прыгать с опасных утесов и скал, потому что не можешь остановиться, – это немного чересчур. Но я также отдаю тебе должное за то, что ты получаешь необходимую помощь. Бонусные баллы за творческое использование собрания анонимных алкоголиков в твоем стремлении сделать все правильно.

– Тебя должно беспокоить, что я подвергаю тебя опасности.

– Во-первых, ты не подвергал меня опасности. Это я та идиотка, которая попыталась дотянуться до заколки и упала, а ты последовал за мной, чтобы помочь. Если бы ты с самого начала хотел прыгнуть, то не стал бы так цепляться за меня. Я почувствовала, как сильно ты старался втащить меня обратно, но с оползнем нам было не справиться.

Это правда.

– Во-вторых, я умная девушка, и, если меня что-то и обидит, так это твое предположение, будто я сама не оценила опасность подъема, прежде чем выбрать прыжок. Я никому не позволяю втягивать себя во что-либо. Я увидела рыхлый грунт и тоже подумала, что мы могли бы подняться, но потом решила, что, если подъем окажется неудачным и земля под нами осыплется, мы все равно упадем в воду. И тогда ты не сможешь помочь мне выплыть.

Я просто ошарашен. Так сильно, что не могу ничего сделать, кроме как смотреть на нее.

– У меня нет права судить тебя, Сойер, если ты этого ждешь. Ты делал что-то невероятно глупое, но понимаешь, что у тебя есть зависимость, и поэтому обратился за помощью. Для меня разозлиться на тебя было бы все равно что, если бы кто-то разозлился на меня и разочаровался во мне из-за опухоли.