Нет! Она не такая! Она просвещенная и современная! Она читает не только модные журналы, но и умные книги. Она вообще много читает. А чем еще заняться в той глуши, в которой она росла?

Росла, росла и вот… выросла! И никто ей теперь не указ! Ни ей, ни ее любви!

Наверное, она бы рассказала. И про тот огонь, что полыхает в груди, и про Дмитрия, и про свою любовь. Она бы боролась за свое счастье со всей той неистовостью, что свойственна ее роду. Если бы не случилось непоправимое…

Оказывается, бывает чувство, куда более сильное, чем любовь. И от этого чувства становишься глухой и слепой ко всему остальному, к тому, что еще совсем недавно казалось самым важным на свете.

Этого незнакомца – невысокого, ладно сложенного, элегантно одетого, ироничного – первый раз Габи встретила еще на том самом балу. Она даже танцевала с ним. Он хорошо танцевал, и в вальсе кружил ее уверенно и смело. Может быть, потому, что был старше и опытнее. Может быть, потому, что это был не первый его бал. Они почти не разговаривали тогда. Габи даже имени его не запомнила, хотя он и представился. Она не запомнила, а вот он не забыл.

Это была случайная встреча. Тогда, по крайней мере, Габи так показалось. Невинная, ни к чему не обязывающая встреча в кофейне. Этот господин подошел к ее столику, попросил разрешения присесть. Габи разрешила. Может быть, тот их вальс запал в душу, а может день был такой… лирический – пасмурный и туманный, чем-то напомнивший Габи родину.

Он снова представился, а она снова забыла. Забыла и титул, и фамилию. Запомнила только имя – Александр. Наверное, это все из-за взгляда. Он смотрел так странно, словно бы на нее и в то же время сквозь нее. И ладонь ее сжимал одновременно сильно и ласково. Почти как Дмитрий. Только у Дмитрия пальцы были горячие, а у Александра ледяные. Но это казалось уже не важным, совсем не важным! Там, на туманной террасе венского кафе, Габи впервые поняла, что такое страсть, какое это страшное чувство! Словно бы с нее заживо снимали кожу, и лишь от сидящего напротив мужчины зависело, умрет она сейчас от боли или от наслаждения. И лишь его ледяные прикосновения могли загасить огонь в ее груди. Да, теперь Габи хотела, чтобы не было никакого пожара! Чтобы не было Дмитрия Радича. Чтобы остался только Александр…

Наверное, Александру тоже только того и хотелось. Наверное, он тоже горел в своем собственном огне. Только его огонь был белый, обжигающий не теплом, а холодом. Хотелось! А иначе чем объяснить то, что случилось? Чем объяснить то безумие, что накрыло их своим черным крылом? Оно ведь точно было черное – это крыло! Или просто у Габи от страсти потемнело в глазах. В глазах потемнело, в голове помутилось.

…Она пришла в себя в темной спальне на огромной кровати под бархатным балдахином. Горел камин, а ей было холодно. Как же холодно ей было! Словно бы, Александру удалось таки загасить ее огонь, заразить лютым холодом.

– Вы прекрасны, Габриэла! – Он стоял у изножья кровати. Он был полностью одет. В отличие от нее…

Габи потянула на себя одеяло. Не от стыда, нет. Не осталось в ней девичьего смущения, все сгорело в этом страшном белом пламени. От холода потянула, чтобы не покрыться ледяной коркой, чтобы сохранить в себе хотя бы остатки тепла.

А за высоким стрельчатым окном полыхал закат. Будто вымарали небо кровью. Кровь запеклась и начала уходить в черноту. Габи тоже нужно уходить. Бежать от этого человека без оглядки. Куда глаза глядят, бежать! Что на нее нашло?! Как такое вообще могло с ней случиться?! И где нянюшка? Почему допустила вот это все?..

Габи закрыла лицо ладонями. Чтобы не видеть Александра и кровавый закат, чтобы мужчина не видел ее растерянности.

– Моя Габриэла. – Голос его звучал мягко и ласково. – Моя удивительная леди! Вы даже представить себе не можете, как я рад нашей встрече! Как долго я вас искал!

Она не может… Ничегошеньки не может, ни представить, ни понять, ни простить саму себя за то, что случилось. Его, этого мужчину, винить нет смысла. Виновата лишь она сама. А как же иначе?..

– Мне нужно домой! – Кутаясь в одеяло, Габи встала с кровати. Пол под ногами качнулся, словно палуба корабля. Чтобы не упасть, она ухватилась за резной столб, что удерживал балдахин.

– Конечно, я вас отвезу. – Александр не пытался ей помочь и поддержать. Наоборот, он отошел к окну, развернулся спиной. Черный силуэт на красном фоне…

Это хорошо. Габриэле не нужна его помощь! А от его прикосновений она, кажется, может сойти с ума. Не провалиться в беспамятство, как это случилось, а потерять разум. Те жалкие остатки разума, что у нее еще остались.

Габи одевалась так быстро, как только могла. Одежда ее была аккуратно сложена на кресле с высокой спинкой. Платье, чулки… все остальное. А ей казалось, что платье она срывала с себя сама в диком неистовстве. Платье, перчатки, чулки… все остальное. Всего лишь казалось? Может, и остальное примерещилось? Может, не было ничего?!

Вот только было. Не обманешь себя пустыми надеждами. И воспоминания из души не вырвешь уже никогда. Все было. Жарко и холодно, горько и сладко. По-всякому… А сейчас вот муторно. Душа болит, сердце ноет, а голова кружится.

– Это от алкоголя. – Александр так и стоял спиной. Видеть Габи он не мог, но словно бы чувствовал. – Я должен был предвидеть.

Она тоже. Хоть что-то должна была. А если не она сама, то уж точно нянюшка!

– Где моя… – Габи осеклась. При посторонних она никогда не называла нянюшку нянюшкой. Она ведь уже не маленькая! – Где моя компаньонка?

– С ней все хорошо. – Все-таки он обернулся, сделал шаг к Габи. Она отшатнулась, зацепилась за кресло, едва не упала. – И с вами тоже все будет хорошо, дорогая Габриэла. Я позабочусь о вас. Обещаю.

Если приблизится, если только попробует до нее дотронуться, Габи завизжит! Не закричит протестующе, а завизжит в голос, как дворовая девка! А кто она после всего, что случилось?! Дворовая девка и есть!

– Габриэла…

– Не подходите! – сказала Габи и вытянула вперед руки, чтобы оттолкнуть.

Александр все понял. Может, в самом деле читал мысли? Понял и усмехнулся снисходительно. Как она могла? Что нашла в этом холодном насмешливом незнакомце?

– Я должен убедиться, моя милая Габриэла. – Он не собирался останавливаться. И кресло, за которым, словно за щитом, пряталась Габи, не было для него преградой. Кажется, он всего лишь небрежно взмахнул рукой, а кресло отлетело к дальнему углу комнаты, с гулким звуком грохнулось о стену.

– Не подходите! – У Габи больше не осталось ни чести, ни щита – только вскипающая в сердце ярость.

– Вы даже представить себе не можете, насколько вы необычны, Габриэла! – Александр говорил тихо, успокаивающе. В голосе его не было даже тени страсти – лишь холодное, академическое какое-то любопытство. И взгляд был внимательно-сосредоточенный. Такой взгляд бывал у деда, когда он выходил из своей лаборатории. – Вы чудо! Невероятная находка!