«Переводчик», – догадался Эстеркин, наблюдая за тем, как тот подбежал к офицеру и начал перед ним извиняться. Майор что-то сказал ему на немецком языке, и тот послушно отошел в сторону. Немец начал говорить. Закончив свою речь, он повернулся и посмотрел на переводчика.

– Немецкое командование сообщает вам, что части вермахта успешно продвигаются на восток и скоро возьмут Москву. Ленинград, колыбель пролетарской революции, полностью блокирован и будет взят со дня на день. Господин офицер просит добровольно выйти из строя коммунистов, евреев и офицеров.

Толпа пленных молчала. Все знали, что ожидает тех людей, которые выйдут из строя. Но так продолжалось недолго. Один за другим из толпы вышли человек десять и встали недалеко от немецкого строя.

– Что, среди вас больше нет коммунистов и евреев? – выкрикнул мужчина в штатском.

Он повернулся и что-то сказал офицеру. Тот улыбнулся тонкими губами и направился вдоль строя.

– Ты, ты, ты, – тыкал он хлыстом в грудь стоявшим перед ним пленным. Солдаты выхватывали из строя людей и отводили их в сторону, где уже стояли коммунисты, евреи и командиры. Душа Эстеркина затрепетала. До него оставалось еще человек тридцать, когда офицер остановился и направился в обратную сторону. Солдаты отвели выбранную офицером группу к месту, где лежали трупы, и выстроили в ряд. Офицер махнул хлыстом, и раздались автоматные очереди. По его команде, солдаты сели в машины и выехали с территории лагеря. Раненых людей добивали полицейские, кто выстрелами в затылок, кто штыками. Над лагерем повисла могильная тишина. Вечером их всех погнали на станцию: и тех, кто не мог идти, добивали прямо на месте. Неожиданно при погрузке в вагон полицейский схватил Эстеркина за руку и вывел из строя.

«Все, конец», – со страхом успел подумать Борис Львович и мысленно приготовился к смерти.

– Садитесь в машину, – услышал он за спиной мужской голос. – Вас ждет полковник Шенгард.

***

Они ехали недолго, или так показалось Эстеркину. Машина неожиданно резко затормозила. Дверь открылась, и он оказался во дворе большого дома, который, наверняка, в прошлом был усадьбой какого-то помещика. Здание было двухэтажным, с колоннами и красивым фруктовым садом, который так гармонировал с озером и этим белым особняком.

– Проходите, – произнес немецкий капитан на чистом русском языке и открыл перед ним дверь.

Борис Львович, перед тем как шагнуть за дверь, вытер ладони рук о свои галифе и, взглянув на свои грязные и босые ноги, переступил порог этого дома. Он оказался в большом и хорошо обставленном холле.

– Проходите, – снова скомандовал ему капитан, и они стали подниматься вверх по белой мраморной лестнице, на ступеньках которой лежала красная ковровая дорожка.

Офицер исчез за большой резной дверью. Оставшись один в коридоре, Эстеркин посмотрел по сторонам. В конце длинного коридора стояли автоматчики. Неожиданно дверь открылась, и офицер знаком руки показал Борису Львовичу, что тот может войти в кабинет.

Он вошел и остановился у порога. У окна, спиной к нему, стоял человек, одетый в хорошо скроенный и пошитый серый костюм. Заметив в отражении стекла вошедшего человека, он обернулся. Перед Борисом Львовичем стоял мужчина преклонного возраста, его седые и редкие волосы были зачесаны назад.

– Мне доложили, что у вас ко мне какое-то дело? Я полковник Шенгард. Я слушаю вас.

– Один человек, который называет себя – Пион, просил передать вам большой привет.

Лицо полковника было каменным, по нему трудно было угадать, какую реакцию вызвало у него это сообщение.

– Что он еще просил передать?

– Он просил передать, что выйти с вами на связь не может. У него нет батарей питания к рации.

Полковник подошел к нему и внимательно посмотрел в глаза.

– Вы – еврей? – спросил он его. – Только не врите, я и без вашего ответа вижу, что вы еврей.

Сердце Эстеркина замерло, а затем забилось с невероятной частотой. У него перехватило дыхание, словно он пробежал без остановки десять километров.

– Ваше воинское звание?

– Майор интендантской службы, – еле выдавил он из себя.

– При каких обстоятельствах вы оказались на территории, занятой войсками вермахта?

Борис Львович, коротко рассказал ему: как и при каких обстоятельствах оказался в плену. При этом он не забыл сообщить полковнику, что его жена была репрессирована, как дочь врага народа. Полковник выслушал его и, когда он замолчал, нажал на кнопку. В дверь вошел капитан и остановился у порога.

– Отведите и накормите его, – отдал он распоряжение и снова повернулся к окну. – И еще, капитан, сводите его в душ. От него воняет, как от скотины.

***

Тарасова вели под конвоем к знакомому дому. Отчаяние, охватившее его с момента выкрика фамилии, сковало волю, и сейчас он двигался машинально, упершись взглядом в спину шагающего перед ним конвоира.

«Как доказать этому старшему лейтенанту, что я не предатель? – вертелось у него в голове. – Товарищ Сталин четко сказал, что не все солдаты, оказавшиеся в окружении, предатели, дезертиры и трусы. Я же сам все это читал ему вслух. Почему же он не хочет разобраться со мной по справедливости. А может, ему проще признать меня предателем, чем писать всевозможные запросы о моем прохождении службы? Ведь так просто: нет человека – нет проблем, или как гласит пословица: лес рубят – щепки летят».

Он не заметил, как они подошли к дому. Конвоир открыл дверь и втолкнул Александра в комнату. Он не сразу заметил второго офицера, который сидел на стуле в дальнем конце этой полутемной комнаты.

– Что, сука, так и будешь молчать? – сходу произнес старший лейтенант, загасив папиросу о чайное блюдце. – Может, все же расскажешь, как тебя завербовали гитлеровцы, или хочешь умереть «в несознанке» с именем Сталина на губах?

Александр перевел взгляд со старшего лейтенанта на офицера, и вдруг его сердце сначала екнуло, а затем громко и часто застучало. В углу за небольшим столиком сидел майор НКВД Виноградов Зиновий Павлович, которому он тогда, перед войной, рассказывал о закладке мины под мост, соединяющий два берега Казанки.

– Товарищ майор! Зиновий Павлович! Вы меня помните? Моя фамилия Тарасов! Это я вам рассказывал о диверсантах, которые хотели взорвать мост!

Виноградов оторвался от бумаг и с интересом посмотрел на Александра. Он встал из-за стола и подошел к нему, чтобы убедиться, что перед ним стоит тот самый человек, который помог ему тогда в Казани.

– Александр! Тарасов! Это ты?

– Да, это я, товарищ майор! – произнес он со слезами радости.

Виноградов сначала протянул ему руку, а затем обнял его.

– Я рад видеть тебя, Тарасов, – произнес он. – Не стой, Александр, давай присаживайся.

– Геннадий Алексеевич, – обратился он к старшему лейтенанту, – я хорошо знаю этого человека. Он здорово помог нам в Казани, поэтому я могу поручиться за него.