– Скорей бы стемнело, – произнес водитель, всматриваясь в голубое небо, – или пошел бы дождь. Немцы в плохую погоду не больно-то воюют. Предпочитают сидеть в блиндажах и пить какао.

– Откуда ты все это знаешь? Ты сам-то хоть раз пил это какао? А до темноты еще часов пять, как минимум, – в ответ произнес Эстеркин. – Так что, гони. Нам бы быстрее разгрузиться, да махнуть обратно.

Немецкий истребитель М-109 зашел со стороны солнца, и они его не сразу заметили. Он вынырнул перед ними так неожиданно, что они не сумели загнать свои машины в лес. Пулеметная очередь на их глазах буквально разрезала пополам идущий перед ними грузовик. Он мгновенно загорелся и окутался черным чадящим пламенем.

– В лес! В лес! – прокричал Эстеркин водителю.

Тот резко повернул баранку вправо, и их машина, зацепив горящий грузовик, полетела в глубокий овраг, из которого выбраться самостоятельно было практически невозможно. От удара о дерево кабина открылась, и Борис Львович вылетел в дверь. Выбравшись из оврага, он увидел, как самолет, расстреляв третью автомашину, растворился в синеве неба.

Эстеркин пригнулся от свистящих и рвущихся в горящем грузовике патронов и гранат и, шатаясь, направился в сторону дороги. Сзади него раздался оглушительный взрыв. Его подхватила взрывная волна и с силой швырнула на землю. Сколько лежал без сознания, он не знает. Когда открыл глаза, то сквозь темноту ночи увидел, что по дороге двигаются немецкие танки и машины с пехотой. Он не стал подниматься с земли, так как побоялся, что его могут просто пристрелить из любой проезжавшей мимо машины. Дождавшись утра, он встал с земли и, выкинув свой пистолет в кусты, направился в сторону немцев, которые, оставив мотоциклы, что-то хлебали из своих котелков. Заметив русского офицера, они отложили котелки в сторону и стали с интересом наблюдать за ним. Один из них взял наизготовку автомат и передернул затвор. Когда до немцев осталось метров тридцать, Эстеркин остановился и поднял руки.

– Сдаюсь! – закричал он. – Не стреляйте! Мне нужен полковник Абвера Шенгард!

Солдаты радостно загалдели. Кто-то из них дал ему подзатыльник, от которого Борис Львович упал на пыльную траву. К нему подошел солдат с нашивками ефрейтора и на ломаном русском языке приказал ему снять портупею и сапоги.

– Господин солдат, – снова залепетал Борис Львович, выполнив команду ефрейтора, – мне нужно попасть к господину полковнику Шенгарду. Он у вас работает в Абвере.

Он что-то сказал солдатам на немецком языке, и те снова громко рассмеялись. Эстеркин старался понять, почему они смеются, но так и не понял.

– Мы не знаем, кто такой полковник Шенгард, – произнес все тот же ефрейтор.

– Как вы его не знаете? – удивленно произнес майор. – Спросите у своего командира, может, он знает?

Немец перевел его слова солдатам, и те снова громко засмеялись. Один из них вышел на дорогу и поднял руку, останавливая едущий по дороге «Опель-капитан». Машина остановилась. Солдат вытянулся в струнку и что-то начал докладывать сидевшему в машине офицеру. Доложив, он развернулся и подбежал к Эстеркину. Схватив его за шиворот, как щенка, он потащил его к легковой машине. Из нее вышел офицер и пистолетом указал на машину. Борис Львович открыл дверь кабины и сел рядом с водителем. Офицер что-то сказал водителю, и машина понеслась по дороге в сторону восходящего солнца.

***

Проценко сидел в доме Лабутина, который после смерти своего соседа стал полностью занимать весь этот довольно большой частный дом. Разговор у них не клеился. Павел, как всегда, был пьян, и поэтому не скрывал своего отношения к гостю.

– Где данные о проходящих поездах? – строго спросил Проценко у Павла. – Ты что, пьяная сволочь, по-русски не понимаешь? Я же тебе поручил все это записывать. Тебе даже никуда ходить не надо, сиди дома и записывай, ведь лучше этого места для наблюдения за железной дорогой просто не найти. Чего молчишь? Нализался с утра, сволочь! Забыл мой приказ?

– Ты кто такой, чтобы здесь командовать? Меня красноперые опера гнули и не смогли согнуть, неужели ты меня сможешь сломать? Да пошел ты…

Он еще что-то хотел сказать, но не успел. Сильный удар в челюсть заставил его замолчать. Он слетел со стула и растянулся на грязном полу.

– Чего зыркаешь своими глазищами? – прошипел Иван, потирая ушибленную об его челюсть кисть руки. – Ну, давай беги в НКВД, доноси на меня. Скажи, что вот связался с немецким диверсантом и так далее. Может, тебе какой-нибудь красноперый генерал орден на грудь повесит? Только, Паша, не забудь еще там рассказать, как вы солдатика со Свищом в подворотне чикнули, как ты пытался стащить батареи в воинской части, как чуть не зарезал ножом красноармейца.

Проценко замолчал и сплюнул на пол. Он вытащил из кармана пиджака папиросы и, достав одну, закурил. Пустую пачку он смял в своей большой и сильной руке и швырнул ее в лицо Лабутина.

– Чего притих, Паша? Давай вставай и беги, я тебя держать не буду. Это будет твой последний прижизненный бег. Комиссары тебя поставят к стене, как только ты им все это выложишь, или ты рассчитываешь на что-то другое?

Иван выпустил струю дыма в грязный, прокуренный потолок и снова посмотрел на Павла, который все также лежал на полу и, не отрываясь, смотрел на него.

– С сегодняшнего дня будешь записывать, а затем передавать мне: количество поездов и вагонов, характер груза, перевозимого этими составами, сколько поездов проследовало на запад, сколько на восток. Думаю, что все это ты можешь делать прямо здесь, не выходя на улицу. Повторять больше не буду. Ты понял меня?

Лабутин промолчал. Он медленно поднялся с пола и сел за стол. Он взял в грязные руки малосольный огурец и с хрустом откусил половину.

– Я что-то не слышу ответа, – с угрозой в голосе произнес Иван. – А может, я плохо слышу?

Он раздавил папиросу о тарелку, на которой лежали огурцы, и посмотрел на Павла, дожидаясь от него ответа.

– Хорошо, – тихо произнес тот. – Я сделаю это, но ты тоже должен меня понять, что я не счетовод, а вор.

Проценко громко засмеялся.

– Это ты-то вор? Посмотри в зеркало, что осталось от вора Лабутина, и ты сразу все поймешь. Не нужно изображать из себя авторитета, а просто делать то, что тебе поручают.

Он повернулся и направился к двери. Павел схватил со стола финский нож и в два прыжка настиг Проценко у двери. Он замахнулся, стараясь нанести один смертельный удар в шею, но Иван словно ожидал этого. Он успел увернуться от этого разящего удара, и нож хозяина прошел в двух сантиметрах от его шеи. Они повалились на пол, хрипя и катаясь по нему и стараясь вцепиться в горло противника. Но это продолжалось недолго. Тренированный в разведцентре Проценко оказался значительно сильнее своего врага. Он вытащил из-за голенища сапога нож и всадил его в раскрытый рот Павла. Тело Лабутина несколько раз дернулось и, вытянувшись в струнку, застыло в неподвижности. Иван поднялся с пола и стал отряхивать свою одежду от прилипшего мусора. Он быстро привел себя в порядок и, нагнувшись, выдернул свой нож из поверженного противника. Вытерев лезвие о его рубашку, он засунул нож за голенище сапога и, прикрыв за собой дверь, вышел на улицу.