В большой прихожей она была в одиночестве. Из гостиной доносился грохот телевизора. Ванна манила холодом льда. Варвара посчитала, что есть дела поважнее. Пока никто не видит. Подошла к зеркалу и взглянула на себя. Во весь рост. Старинное стекло отражало как-то особенно, делая стройнее и красивее. Была в нем скрытая магия.

Варвара повертелась так и эдак и нашла свое отражение вполне приемлемым. Глянув напоследок в такое приятное зеркало, которому хотелось верить, она заметила узор резного багета красного дерева.

Еловые веточки с шишечками переплетались в гирлянду. Только на одной ветке вверху вместо шишки виднелась крохотная ягода малины. Воровато оглянувшись, Варвара протянула руку и крутанула малинку. Деревянная ягодка осталась в пальцах. А на ее месте осталось углубление. Надо было вернуть поломку на место и спасаться бегством. Но Варвара сунула в углубление палец. Палец наткнулся на что-то не слишком твердое. Она ковырнула. На голову свалилась крохотная бумажка и приземлилась на пол. Варвара быстро подобрала, сунула в сумочку, воткнула ягоду на место и бросилась к выходу.

Дверью она хлопнула нарочно громко. Будто оправдывая то, что она натворила.

Варваре стало стыдно за хулиганство. Она дала себе слово не разворачивать бумажку. Что там может быть? Она знала, что старые мастера иногда оставляли в мебели в потайной нише записку с автографом. Как подпись. Кто сделал это зеркало, знать Варваре не хотелось. Во всяком случае, сейчас. Когда было срочное дело.

Профессор имел странную привычку: пить водку с Варварой. Отмечая блестящую защиту диплома, он открыл, что его студентка мастерски опрокидывает рюмку. И был очарован. Каждый раз, когда Варвара приходила в гости, Тульев направлялся к холодильнику, где хранилась запотевшая бутылка. От водки Варвара не получала никакого удовольствия: чистая техника, которой научил дед и довел до совершенства брат. Отказать учителю она не могла. Всегда, кроме сегодня. На такой жаре водка была хуже глупости студентов. Варвара вежливо отказалась.

Тульев пребывал в размякшем состоянии. Чего за ним не водилось. Варвара была тоже не в лучшей форме. А потому не могла тратить остаток сил на дипломатию.

– Андрей Юрьевич, вы помните актерский курс выпуска 1982 года?

Послышался протяжный вздох профессора.

– Как не помнить… Он мог стать лучшим курсом за многие годы…

– Что-то пошло не так?

Он печально улыбнулся.

– Вам не идут эти модные выражения, дитя мое… Оставьте их интернету. Все пошло не так. А если говорить напрямик – на курс обрушились такие несчастья, будто его прокляли. Хотя марксизм отрицает проклятие как пережиток религиозных предрассудков.

– Расскажите, – мягко попросила она.

Профессор отрицательно покачал головой.

– Ни к чему ворошить… Не будем будить призраков…

Они сидели за столом, накрытым закуской в советском стиле: плавленый сырок «Дружба», «Докторская» колбаса и соленые огурцы. Ну и «Столовый» хлеб. Посреди изобилия покрылась инеем бутылка «Московской». От Варвары требовался поступок. Иначе Тульева не пронять.

– Выпью с вами, если поделитесь воспоминаниями.

Тульев глянул на дерзкую аспирантку, взвесил «за» и «против» и разлил. Варваре было налито под самый край. Только настоящий мастер не обронит ни капли.

– Три рюмки, – потребовал он.

Три рюмки. На жаре. Хрупкой девушке. А почему бы и нет? Терять нечего.

– Две, – попробовала облегчить участь Варвара.

– Торг не уместен, – последовал неизбежный ответ.

Она поднял рюмку.

– За что пьем?

– Первый тост за дамой, – профессор в пекло был галантен.

– За вечную любовь, – сказала Варвара.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Принимается!

Они выпили. Профессор наслаждался зрелищем пьющей аспирантки. И поторопился налить снова. Второй тост был за погибель капитализма и ренессанс настоящего искусства. Третий снова перешел Варваре. Она провозгласила: «За красоту!» Профессор не возражал. Хотя Варвара пить умела, но после третьей рюмки поняла, что ей вообще ничего не страшно. Ну просто нет в мире того, что может испугать девушку в таком состоянии.

– Ваш черед исполнить договор, – заявила она, жуя сырок, обернутый колбасой. Счастье, что дед не видит.

– Ну, раз вы так настаиваете, дитя мое, – Тульев потянулся, будто готовился нырнуть в прошлое. – Итак, на дворе 1981 год. Напомню, что творилось тогда. На троне товарищ Брежнев, который годился только на анекдоты. В стране дефицит всего. Снабжают продуктами только Москву и Ленинград. Финские джинсы продают из-под полы, стоят они как зарплата инженера. Наши войска в Афганистане, в прошлом, 80-м, американцы бойкотировали московскую Олимпиаду. Рейган объявил звездные войны. Все ждут ядерной войны. И вот в такой момент Париж приглашает лучших студентов творческих вузов Ленинграда на две недели ознакомиться с французской культурой. Конечно, в состав делегации входят дети партийных чиновников. Из нашего ИТИ берут двух лучших студенток актерского курса. Почему? Во-первых, они тоже дочери партийных деятелей. Но что важнее: они бешено, чудовищно талантливы. А французы хотят посмотреть театральный отрывок в исполнении советских студенток. Значит, надо послать лучших. Так сошлось…

– Как их фамилии? – спросила Варвара, борясь с тремя рюмками внутри себя.

– Они вам ничего не скажут, но, пожалуйста: Рита Алябина и Ольга Мрачевская… Ольга была очень хороша как будущая актриса, это все видели, но Рита… – Тульев замолчал, будто утонул в колодце памяти. – Рита была гениальной… Ничего подобного у нас не видели много лет. Все были уверены, что из нее вырастет звезда невероятной величины… Уже на третьем курсе она получила приглашения на просмотры в БДТ и Александринский театр, тогда имени Пушкина. Невероятно! У Риты был исключительной глубины трагический талант. В своем возрасте, младше вас, дитя мое, она так играла отрывок из Ибсена, что мурашки по коже…

– Играла фру Алвинг?

– У вас чутье настоящего театроведа, – согласился профессор. – У нее простой студенческий отрывок для зачета по мастерству, а весь институт сбегался, чтобы посмотреть… Рита была…

Тульев замолчал. Кажется, чувства молодого аспиранта к студентке Алябиной были живы до сих пор. Неужели это та самая вечная любовь, о которой поют песни, но ее никто не видел? Из-за этой любви он больше не женился? Даже осмелев без границ, Варвара не решилась спросить. Она слишком уважала учителя, чтобы бередить рану.

– Рита была гением, который приходит в мир раз в столетие, – наконец продолжил он. – И уходит слишком быстро…

– Андрей Юрьевич, что с ней случилось?

– Большая подлость, – ответил он. – За два дня до поездки Риту вызвали в райком комсомола и сообщили, что исключают из состава группы. Причину не назвали, но отец по своим каналам выяснил: Риту выкинули из списка за то, что она позволила себе высказываться о войне в Афганистане. Комсомолка не имела на это права. Хуже того: Рита клялась, что не говорила ничего подобного. Или не заметила, как сболтнула лишнего.