Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Арсений вдруг представил: нет никаких тридцати лет, и войны нет, и он сам еще мальчишка, и брат тоже, и Коля живой, и все они здесь, в этом старом доме. Утро, солнце, старый родной дом и голос брата, звучавший звонко, молодо.
— Но ребятам, конечно, сейчас хочется с удобствами, — продолжал Александр. — А тут какие удобства… Для меня-то хорошо, я привык, а они хотят, чтобы как у других. — Александр озабоченно посмотрел вокруг и спросил деловым тоном: — Восемь-то уже есть, Арся? А? Ты посиди пока, отдыхай, а я сбегаю в магазин.
— Да я, пожалуй, тоже с тобой, — сказал Арсений.
— Нет, ты посиди, — возразил Александр, поднимаясь.
— Это почему же?
— Ну, знаешь, мать сейчас проснется, выйдет, а тебя нет. Нехорошо получится. Посиди, посиди, — заключил он скороговоркой.
— Ладно, посижу, — улыбнулся Арсений, жмурясь от ударившего в глаза солнечного света. — Только ты не долго. А может, и совсем не надо? Слушай, может, не надо?
— Да ты что! — отмахнулся Александр. — По такому случаю полагается. Я быстро…
Мать, подслеповато щурясь, то и дело прикладывая к глазам ладошку, спускалась с крыльца по ступенькам. Она еще ночью услышала, что приехал Арсений и выходила поздороваться с ним. Нежданная встреча растревожила ее, и она плохо спала остаток ночи. А когда утром заглянула в комнату, то обнаружила, что на диване никого нет, Арся уже встал.
Мать шла ему навстречу. Ее старческие, когда-то синие, а теперь выцветшие, белесоватые глаза были влажны, и она на ходу все утирала их тыльной стороной ладони.
Арсений обнял мать за плечи.
— Уже встала, мама. Рано…
— Вона. — Мать покачала укоризненно головой. — Уже время. Сам-то и не слышала когда собрался.
Опираясь на его руку, она присела рядом, отдышалась, вытерла еще раз глаза и снова посмотрела на сына тем особым, полным нежности и доброты взглядом, каким умеют глядеть только матери. Арсений — теперь, когда Коли нет, — был ее самый младший. Младших она и раньше жалела, все казалось, что плоше всех достается им. Коля когда был — ну чего он видел в жизни — да ничего. Александр, Игорь да и Арсений — те вроде постарше, вроде как побойчее были. А теперь уже давно не стало Коли, и мать жалела больше всех Арсения. Может, потому, что жил далеко от нее. Игорь и Александр рядом, а он, Арсений, далеко. Хотя не только поэтому. Знала она, что не заладилось в жизни у Арси. Один живет. Был женат, а теперь один. Пятьдесят лет уже скоро стукнет, хорошо ли это — быть одному. А почему? Что там у него получилось — разве расскажет. Не любит Арся откровенничать. Однако мать при каждой встрече, при каждом упоминании о нем с какой-то особенной остротой сознавала, что это ее сын, что она родила его, растила, отправляла на войну, радовалась, когда он вернулся живой и здоровый, и поэтому именно она, больше, чем кто-либо другой, хотела, чтобы он был счастлив.
А как же он может быть счастлив, если один живет. Она знала своего Арсю — его мягкий характер, его доброе сердце, отзывчивость… Что же встретилось ему в жизни, к чему он оказался не подготовленным? Нет, не под силу ей судить об этом. Что из того, что растила? А долго ли это было? Мальчишкой как ушел на войну, да с тех пор и живет на стороне. Что и как там у него — откуда ей знать. Да если и узнает, разве сумеет помочь?
— Куда Александр-то подевался? — спросила она, оглядывая ласково сына и стараясь интонацией голоса заглушить в себе волнение, которое возникло в груди. — Уж не в магазин ли отправился?
— В магазин, мама, — сказал Арсений, улыбаясь быстрой догадке матери, и тут же поспешно добавил: — Да пусть, мама, купит, если хочется… Сегодня выходной.
— Да я не про то! — махнула она рукой. — Ведь у Лизаветы вино-то давно припасено. Только не говорили ему, потому что скажи, — мать доверительно приблизилась к нему, — он ведь, знаешь…
— Понимаю, — покачал головой Арсений, снова улыбнувшись. — Ну, раз так получилось, пусть ваше вино ждет другого случая.
— Да уж теперь чего сделаешь, — согласилась мать и тоже покачала головой. — Экий торопыга… Спросил бы вначале.
Они помолчали. Распахнулась створка окна на кухне, и оттуда выглянуло красное со сна лицо Лизы. Арсений поздоровался с невесткой. За забором у соседей тоже началось движение: хлопали двери, звенели ведра. Солнце поднялось еще выше и било напрямую в окна.
— Надолго ли ты к нам? — спросила мать.
— Дня-то два побуду, — ответил Арсений.
— Уж Александр-то больно рад твоему приезду, так рад…
— Неужели?!
— Вчера вошел в комнату и ко мне: «Мама, ведь Арся к нам приехал!» Я спала, стала одеваться, а он снова: «Ведь Арся приехал…»
— Серафима тоже обещалась приехать, — сказал Арсений, которому почему-то захотелось переменить разговор.
— Ну, как получится, — вздохнула мать. — Приедет так приедет.
— Мы с ней договаривались вместе, да у нее что-то не вышло. Наверно, сегодня или завтра приедет.
— Ну, как получится, — повторила мать, разглаживая на коленях черную юбку. Лицо ее вдруг посуровело — она ведь знала, в связи с чем приехал к ней сын и почему должна приехать дочь.
Они опять помолчали. После паузы Арсений спросил:
— Награду-то Колину когда должны вручать тебе?
— Завтра, а не то послезавтра, — ответила мать как-то рассеянно. — Памяти-то у меня совсем не стало. Мне все сны тут снились. Куда-то я ехала, на каком-то грузовике, а дорога плохая, так уж трясло, так спаси боже. Я еду и все думаю, да скоро ли эта дорога кончится, измучилась вся. А потом машина вдруг встала, и слезла я с нее — колеса-то высокие и кузов высоко — но слезла кое-как, повернулась, а Коля и стоит передо мной — в шинели и с оружием. «Здравствуй, — говорит, — мама! Я уж не надеялся, что ты приедешь ко мне…» Это он мне так говорил, когда я ездила к нему в лагерь. Он, после того, как в армию его взяли, под Сосновским стоял. Я ездила туда как раз на грузовике, и трясло так сильно, вот во сне-то мне все это и повторилось, и увидела его снова. «Здравствуй, — говорит, — мама!» А сам такой веселый, и улыбка такая хорошая.
Мать вздохнула и вытерла глаза.
— Да, — протянул задумчиво Арсений. — Коля погиб. Жалко Колю. А сон твой, мам, выходит, вещий…
— Насчет
