Ага, он завоевал улыбку служанки, заметила Серебряная Снежинка. Только подумать: она смеялась над Ивой из-за лисьих щенят. Что ж, у всех живых существ бывает время любви; может, она не правильно поступала, неотвязно держа служанку при себе. Было бы хорошим предзнаменование, если организовать такой брак. Спрошу Вугтуроя. Мысль промелькнула в сознании так быстро, что у Серебряной Снежинки не было даже времени покраснеть.

У нее на глазах Басич затих на ковре, который вытащила для него Ива; он отдыхал, как повелитель перед пиром.

Как жарко у костров для приготовления пищи! Серебряная Снежинка заставила себя сдержать стон и потянулась за своей чашкой. Кислость перебродившего кобыльего молока охладит ей горло. Девушка чувствовала себя так, словно наглоталась пыли. Она уже предвкушала, как жидкость потечет по пересохшему горлу.

— Нет, малышка! Не пей это!

Приказ прозвучал так быстро, что рука девушки дрогнула. И сразу вслед за этим шан-ю бросился к ней. Удар его тела, еще сохранившего крепость после жизни, проведенной в седле, выбил из ее руки кубок и отбросил на ковры и подушки. А старик упал на нее, как будто они и на самом деле муж и жена.

Кубок покатился по ковру, свет отразился от серебра и пожелтевшей кости. Кость? Это совсем не ее кубок. Это тот кубок из черепа, который она ненавидит. Она не то что пить, и смотреть на него не хочет! Кто подменил кубки.., и почему?

Шан-ю выпрямился, из его рук свисал полупустой мех с кобыльим молоком, которое он пил. Серебряная Снежинка попыталась подняться, а он покачнулся и одной шишковатой рукой ухватился за опору юрты. Он пытался сохранить равновесие, и свет от жаровни упал на его лицо. Половина лица словно вспыхнула; другая оставалась в тени и как будто обвисла, словно была сделана из воска и на нее неосторожный ремесленник пролил кипяток. Уголья жаровни словно зажгли его глаза; крошечные демоны грозно заплясали в их глубине.

Свободной рукой Куджанга погладил волосы Серебряной Снежинки, растрепавшиеся от падения.

— Я буду охранять тебя, малышка, — сказал он, и слова его звучали нечетко.

По-прежнему держа в руках мех с кобыльим молоком, он прошел к кухонному костру и полил его; пламя вспыхнуло сверхъестественным зеленоватым цветом. Затем с шипением огонь погас. Женщины вокруг закричали в гневе из-за пропажи доброй еды и осквернения священного пламени. Что-то едкое, с запахом горького миндаля, смешалось с запахами горелой пищи, угля и мяса. Серебряная Снежинка наклонила голову и принюхалась к пятну на подушке, куда пролилось кобылье молоко. Тот же запах горького миндаля. Ива, с ее острым лисьим чутьем и знанием трав, узнала бы это немедленно; шан-ю, с его охотничьим обонянием, тоже понял, хотя и не заметил подмены кубков.

Кобылье молоко отравлено. Серебряная Снежинка тщательно вытерла пальцы о тряпку и отбросила ее в сторону, чтобы больше к ней не притрагиваться.

Острый Язык, как и в день первого появления Серебряной Снежинки в юрте шан-ю, заторопилась к оскверненному огню. Ее мозолистые пальцы сжимались и разжимались на коже барабана духов, который стучал так, словно в нем бьется человеческое сердце. Шаман сделала повелительный знак столпившимся у огня женщинам, и они в страхе прикрылись от нее, знающей язык травы, камней и самих мертвецов.

— Выбросьте мусор! — приказала она шепотом. У людей, которые известны тем, что никогда ничего не выбрасывают, этот приказ вызвал шок, но ему немедленно подчинились. Мясо, должно быть, отравлено; иначе зачем его выбрасывать, если оно только подгорело и запачкалось. А Острый Язык повернулась к шан-ю, который справился со своим телом и встал ей навстречу.

— Ты болен, супруг, — начала Острый Язык голосом заботливой жены, но тут же перешла к обвинениям. — Эта маленькая гадюка в шелках околдовала тебя, отравила твой разум, и поэтому ты сам осквернил священное пламя…

— Не мой разум отравлен. — Голос Куджанги по-прежнему звучал слегка неуверенно, и хотя он пытался крикнуть так, что вены вздулись на висках, получился у него только хрип. — Вот что отравлено!

Серебряная Снежинка вскочила, сжимая нефритовую рукоять своего кинжала; она намерена была бежать на помощь мужу; а он в это время бросил в Острый Язык мех с кобыльим молоком. Шаман легко увернулась, не дав ни капли упасть на себя: какое нужно еще доказательство, что она знала об отраве?

— Ты пыталась убить мою жену, — прошептал Куджанга. — Убей ее и убьешь…

— Да, и убью тебя, слабоумный, как убивают животное, которое съедает больше, чем стоит само. Твое солнце закатилось: пора передать власть людям помоложе и похрабрее. Таким, как Тадикан, чья кровь не превратится в молоко из-за того, что какая-то избалованная девчонка улыбается ему и поет себе под нос!

Только послушайте ее! — хотела крикнуть Серебряная Снежинка, но некому было говорить. Женщины по приказу Острого Языка разбежались, старики дремали и только начинали приходить в себя, а воины еще подъезжали.

— Я прикажу бросить тебя под копыта табуна! — сказал Куджанга своей старшей по возрасту жене.

— Ты? — Она презрительно рассмеялась. — Ты будешь лежать под могильной насыпью!

Снова пальцы ее шевельнулись, выбивая такой быстрый ритм, что даже молодое, полное жизни сердце не смогло бы его долго выдержать. Куджанга схватился рукой за горло, лицо его побагровело, он подавился, как будто проглотил язык, и через мокрый пепел костра бросился на Острый Язык, как только что на Серебряную Снежинку.

Барабан вылетел из рук шамана. Но женщина возвышалась над шан-ю, который неподвижно лежал, уткнувшись лицом в пепел. Его редкая бородка была в слюне и угольях.

Несмотря на жаркий вечер. Серебряная Снежинка содрогнулась и нагнулась к старику. Руки у нее похолодели, словно она полдня держала их в ледяном ручье.

Куджанга умер, не успев коснуться земли.

Умер, подумала Серебряная Снежинка. А с ним и ее безопасность, какой бы непрочной она ни была. Теперь править будет проворный сын Острого Языка, если мать сумеет призвать его в лагерь шан-ю.

— Вугтурой, — прошептала Серебряная Снежинка. — Я должна его призвать. — Кто бы мог его отыскать? — Она повернулась, отыскивая взглядом Иву, которая, хромая, торопливо, едва не падая, побежала к ней.

— Можешь звать своего защитника, но он придет слишком поздно, — насмешливо сказала девушке Острый Язык. Не поворачиваясь спиной к Серебряной Снежинке, женщина с монументальной уверенностью наклонилась и подобрала барабан с груды ковров, на которую он упал.

Серебряная Снежинка представила себе, как гремит этот барабан, призывая Тадикана приехать и принять титул, стада, власть шан-ю.., и ее саму. Желчь заполнила рот, девушка побоялась, что упадет на колени у очага и еще больше осквернит его своей рвотой. Но ведь она моложе и проворнее Острого Языка.

Выхватив кинжал, она ударила по барабану. Кожа разошлась с таким звуком, словно кто-то вздохнул в последний раз. Прости меня, мысленно попросила девушка, сама не зная кого. Может, она только выпустила на свободу душу, которая мучилась все эти годы, когда Острый Язык извлекала голос из барабана с человеческой кожей.