— Меня.., изгнали, — с трудом сказал Басич.

— Его пытали, — прошептала Ива Серебряной Снежинке, потом снова склонилась к воину, который лежал, прислонившись к плечу сестры. — Кто тебя изгнал?

— Фу ю, — со стоном ответил он и замолчал. Голова его откатилась в сторону. Соболь испустила вопль, который сдерживала все эти недели, не зная, жив ее брат или умер.

— Он не умер, — сказала ей Ива. — Пока не умер и, может, проживет еще много лет.

И, может, он всем нам спас жизнь, — подумала Серебряная Снежинка. Она смотрела, как Соболь и Ива пытаются устроить Басича поудобнее. Но когда они попытались его поднять и перенести к юрте Соболя, он стал сопротивляться. Ему достаточно было смотреть на лагерь и знакомые лица, которые он, очевидно, уже не надеялся увидеть. Итак, вначале фу ю его приютили, а потом изгнали. И фу ю — это то самое племя, которое вызывает такую тревогу у Тадикана. Девушка стояла, поворачивая футляр от письма, когда голос мужа заставил ее вздрогнуть от неожиданности.

— Это не призыв к войне, — пожаловался шан-ю. — Ну, тогда созовем на пир. К нам вернулся Басич, которого мы оплакивали как мертвого, и мой старший сын отомстит ничтожным фу ю за раны Басича. Может, мне следует потребовать череп предателя-вождя фу ю и сделать из него кубок, как из черепа вождя юе чи. Не каждый день кто-нибудь из моих детей возвращается с того света. Давайте выпьем за него! — И он выпил — из этого ужасного кубка, как с отвращением заметила Серебряная Снежинка. И кончил речь приступом кашля, а Серебряная Снежинка заторопилась к нему на помощь.

— Это еще не мой погребальный пир, — проворчал Куджанга, когда она усаживала его на ковры и подушки. Но под его ворчанием скрывалось удовольствие от заботы девушки, и он опирался на молодую жену с большей готовностью, чем на длинное копье. Кубок из черепа остался лежать на траве, пока Острый Язык не послала ребенка принести его.

* * *

К вечеру Ива наконец заявила, что довольна состоянием Басича. Серебряная Снежинка уговорила Куджангу принять немного укрепляющих снадобий, которые привезла с собой из Шаньаня. Тени удлинились и лежали на траве, как удары кисти искусного каллиграфа. Девушка вдвойне ценила свои припасы: кто знает, дошло ли письмо, в котором она просит прислать еще трав, чтобы Ива могла делать из них настойки, и получит ли она ответ? Не попадет ли этот ответ не ей в руки, а в когти белого тигра?

Будет еще возможность, надеялась Серебряная Снежинка, позаботиться о своей судьбе. В данный момент те, кто бережет ее и кого охраняет она, в безопасности; самой ей тоже ничего не грозит; Острый Язык в отсутствие сына и подчиняясь приказам шан-ю, вынуждена сдерживаться. Женщина сидела у костра, всем своим злобным видом показывая, что очаг будет осквернен, если Серебряная Снежинка или Ива осмелятся к нему приблизиться. Или просто это зависть стареющей женщины, замененной молодой женой, которую она намерена превзойти в приготовлении еды и в других отношениях?

Серебряная Снежинка покачала головой и поджала губы: когда Куджанга велел ей сказать, что ее печалит, она улыбнулась и сменила тему. Если бы были силы, надо было бы поиграть и спеть. Меланхолия по-своему так же ужасна, как ночные кошмары. Сегодня она в безопасности; сегодня она может петь повелителю, который так благожелателен к ней, как она не могла надеяться. Но что будет завтра? Она не смеет поделиться своими опасениями ни с мужем, которого волнение может прикончить, ни с его младшим сыном, который сочтет их проявлением неверности или слабости. Даже простое признание этих подозрений делает ее уязвимой к оскорблениям и обвинениям.

Хотя снаружи, за пределами юрты шан-ю, темнело, дневная жара еще не спала. Только накануне Куджанга заговорил о необходимости свернуть лагерь и ехать на самые высокие летние пастбища, к подножию Небесных гор, где никогда, даже в самое жаркое лето, не пересыхают ручьи, питаемые ледниками.

Постоянно подъезжали все новые всадники шунг-ню. Они соскакивали с лошадей, поднимая пыль, которая танцевала в огне костра и заката на фоне далекого горизонта. Что за этим горизонтом? — думала девушка. Даже постоянные бродяги шунг-ню не могли сказать ей уверенно.

Она закашлялась, сдерживая желание сорвать высокий шелковый воротник и заставляя себя держать руки неподвижно на коленях. Пыль может вызвать у Куджанги приступ кашля. Но нет, проведя всю жизнь в степях, шан-ю привык. Он лишь слегка чихнул, закрыл глаза и опустил голову на грудь. Похоже на дремоту, в какую впадают старики.

Старики дремлют в тепле, думала девушка, а остальным надо работать и заботиться о них. Кто заботится сейчас о ее отце? — думала она. У него теперь снова есть земли, богатство, честь; но рядом нет послушной дочери, которая дает ему не только свою заботу, но и поддержку зятя и радость от крепких внуков, чтобы почитать предков, и пухлых внучек, которые установят связи с другими древними родами.

На мгновение старик шан-ю, от которого она всегда видела только добро, показался ей таким же, как остальные шунг-ню. Все они чужаки, варвары, и она застряла среди них в бесконечном океане пыли и травы.

Она молода, красива, однако ее отдали скорее как дочь, чем как невесту, старику варвару, продали по существу, хотя обычай и вежливость называют это браком; у нее никогда не будет детей, и когда ее кровь остынет, когда замедлится пульс, она умрет — в одиночестве и бесчестии. Она и сейчас чувствует этот пульс. Он уже замедляется и скоро совсем остановится, и она умрет — от одиночества и пыли, если не от других причин. Старые песни правы: жизнь ханьской женщины или ханьского мужчины в степях суха, горька и коротка.

Но этот замедляющийся пульс прервал молчание ее отчаяния. Она только раз в прошлом испытала абсолютную печаль. А потом, — подумала она, — потом я излила свою печаль на листе, и Ива перебросила этот лист через стену. И это незначительное происшествие, этот ничтожный лист дал мне дружбу, какой я никогда раньше не знала.

Возможно, и из нынешней печали тоже может родиться радость. Биение стихало, совсем стихло; но на этот раз тишина была долгожданной. Из печали может родиться удовлетворение. Серебряная Снежинка вспоминала слова мастера Конфуция, вспомнила месяцы, проведенные в Холодном дворце, и ту гораздо более печальную участь, которую годами без жалоб выдерживали ее отец и Ли Лин. Своим собственным изгнанием она вернула им богатство и честь; а Чине она дала еще больше. Разве не называют ее королевой, которая принесла мир шунг-ню? Даже если шунг-ню не хотели этого мира, он был необходим Срединному царству. По сравнению с этим что такое ее маленькая жизнь? Послушание всегда было ее долгом; она счастлива, что ее послушание принесло ее земле, ее народу, людям, которых она любит, такой богатый дар.

Эта мысль заставила ее снова улыбнуться; она взглянула на мужа, который спал всегда, когда появлялась возможность: каждый воин знает, как это предусмотрительно. Кубок, простой, из бронзы с резьбой, выпал у него из рук. Серебряная Снежинка осторожно перегнулась через старика и поставила кубок прямо, потом посмотрела на Иву, которая сидела вместе с Соболем возле Басича, опустив, как и подобает скромной служанке из Чины, голову; женщины кормили и поили больного. Интересное зрелище, подумала Серебряная Снежинка, глядя, как Басич засмеялся и попытался заставить Иву поднять голову. У Басича есть маленькие дети, у него много лошадей, он обладает большим влиянием в клане; и, очевидно, он не считает, что хромота Ивы приносит неудачу. Здесь, далеко от Шаньаня и его незыблемых представлений о красоте, рыжие блестящие волосы и ровные брови Ивы тоже кажутся красивыми.