Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда возможен лишь один способ: кто-то подслушивает ваши разговоры с помощью диктографа, — предположил офицер.
Киров попросил пояснить.
— Это такой звукозаписывающий аппарат, — ответил акустик. — Здесь, в вашем помещении, где-то находится замаскированный микрофон, а в соседней комнате устанавливается аппарат для прослушивания и записи. Я, когда стажировался в Германии, видел эти диктографы.
Киров попросил офицера поискать микрофон, и вскоре акустик нашел его за вентиляционной решеткой. Провод скрыто выходил в соседнюю комнату, где находились столы секретарей, и был подсоединен к радиорозетке. Но самого диктографа в секретарской они не нашли. Радиорозетка находилась рядом со столом помощника Кирова Гудовичева. Его в секретариате все любили. Инвалид гражданской, он жил одиноко, без семьи, и Киров относился к нему с безграничным доверием.
— Он постоянно задерживался, а иногда даже оставался ночевать, — напомнил Чудов.
— Да, — задумавшись, согласился Киров. — Но он всего себя отдавал делу, и мы разрешали ему даже то, что не позволялось секретарям: оставаться в обкоме на всю ночь. Я не могу поверить, что это он шпионил за мной! Надо его допросить немедленно!
Киров вдруг вспомнил то странное поведение Гудовичева, когда должна была прийти Мильда, и он попросил его идти домой. «Видимо, он хотел записать тогда наш разговор, а я его вспугнул», — подумал Сергей Миронович.
— Если он опытный агент, то никогда не признается, а только затаится после таких событий, — сказал акустик.
— Что же делать? — спросил Киров.
— Вы хотите выследить своего шпиона?
— Я хочу прекратить эти сеансы подслушивания! — сказал Киров.
— Это просто. Вы крепите к вентиляционной решетке плотную заглушку, и наступает полная тишина. Второе: что у вас в соседней комнате?
— Секретарская, — ответил Киров.
— Очень хорошо. После ухода секретарей она опечатывается, ключ хранится у охраны или в другом надежном месте, так, чтобы туда никто не мог проникнуть, а днем вряд ли кто-нибудь рискнет этим заниматься…
— А мы уже в первом часу ночи с тобой говорили! — вспомнил Чудов. — В Сестрорецк ездили, помнишь? И Гудовичев, кажется, был в секретарской… Да! Точно! Я, уходя, заглянул и даже удивился тому, что он сидит за своим столом.
Киров кивнул.
— Или пусть охрана там сидит днем и ночью, — предложил офицер-акустик. — А больше ваши шпионы нигде не смогут поставить микрофон. Для этого нужно проводить специальные работы, вскрывать стену, а без вашего согласия, я надеюсь, подобные вещи не делаются?
— Пока еще нет, — усмехнулся Киров.
Когда офицер ушел, Сергей Миронович долго сидел, задумавшись, а потом вдруг сказал: «Теперь я понимаю, откуда о н все про нас знает!» Чудов посоветовал Кирову не поднимать шума.
— Все это обязательно дойдет до Сталина, — сказал Чудов. — И он воспользуется этим громким происшествием в своих целях: уберет Медведя как не обеспечившегося должной охраны, затаскает всех нас по следствиям и обязательно найдет врагов, но тех, с кем давно мечтает сам расправиться.
Сергей Миронович согласно кивнул. Потом поморщился, стукнул кулаком по столу.
— Я понимаю, когда мы подслушиваем разговоры врагов, оппозиционеров, но зачем следить за своими, подслушивать разговоры своих! Зачем?! — воскликнул Киров.
— А потому, что своим о н не доверяет еще больше, — тихо проговорил Чудов.
Киров метнул на Чудова недоуменный взгляд, и в глазах Михаила Семеновича невольно промелькнул испуг: фраза, высказанная им, была слишком крамольной.
— Не хотелось бы в это верить, — пробормотал Сергей Миронович. — Но ты прав, поднимать шума не стоит.
Киров приказал поставить заглушку на вентиляционную решетку, обязал охрану принимать ключи от секретарской и там дежурить в вечернее и ночное время. Оставаться же в секретарской после восьми вечера он больше не разрешал никому. А Гудовичева он сделал секретарем одного из райкомов партии, с почетом убрав из своих помощников.
Чудов вспомнил этот эпизод, когда Лидак стал допытываться о причинах, побудивших его вступиться за Николаева. Михаил Семенович впервые ему соврал, придумав родственника жены, который попросил его помочь в столь деликатном деле.
— Что это за родственник? — не понял Лидак.
— Какая разница, Отто, — покраснев, ушел от ответа Чудов.
Он помолчал. Они слишком давно с Лидаком знали друг друга, чтобы Михаил Семенович мог сомневаться в честности и порядочности Отто Августовича, и все равно Чудов не мог открыть тайну, которая принадлежала не ему. Не мог даже намеком дать понять о столь сокровенных отношениях Кирова и Мильды.
— Прямо какие-то дворцовые тайны! — усмехнулся Лидак.
— Спрашивай о чем угодно, на любой вопрос отвечу, но только не на этот, — сказал Чудов.
— На любой другой и я отвечу. А мне надо знать, что делать с Николаевым! Он завтра прибежит ко мне и скажет: меня в партии восстановили, теперь восстанавливайте на работе! Я ему отвечу: а не пошел бы ты, дорогой, на транспорт? А он опять к вам! И вы что же, мне звонить будете?
— Возможно, — кивнул Чудов.
— Та-ак! — промычал Лидак, заводясь с пол-оборота. — Разговор приобретает любопытный характер. Ты, мол, бери, а зачем — не твое собачье дело! Что положено Юпитеру, не положено быку! Очень интересно!..
— Не заводись! — одернул Лидака Чудов. — Я тебя ничем не оскорбил. Я объяснил тебе ситуацию. И прошу тебя понять только это!
— Но эта ситуация, Михаил Семеныч, касается меня лично! Вот! — Лидак вытащил из портфеля бумагу. — Я на всякий случай захватил. Твой любимец, или протеже, Николаев пишет заявление вашему покорному слуге: «Мне охота обратить ваше внимание» и так далее! Слово «кровать» он пишет «кра-вать», «корова» он пишет «ка-рова» и тоже так далее. Совершенно неграмотный субъект, наделенный к тому же болезненным самолюбием и самомнением. Очень злобный и завистливый, склонный к подлости и доносительству, вот за кого ты сердобольствуешь! И что же, после этого ты все равно будешь звонить мне?
Чудов помедлил. Налил стакан воды, пододвинул к Лидаку.
— Выпей, — предложил Чудов.
— Чтоб со стула