он, нашел в кармане ядрышко мускатного ореха и разжевал его, чтоб отбить запах. Он любил это странное столкновение запахов коньяка, лимона и мускатного ореха. Лидак вообще любил изысканные вещи. Может быть, поэтому он и не любил уродов. А Николаев был полным уродом.

Сев в кресло, Отто Августович стал массировать себе мочку уха. В одном из древнетибетских манускриптов еще в молодости он прочитал, что массирование мочки уха снимает нервный стресс и восстанавливает энергию организма. Но, видимо, перевод манускрипта был выполнен весьма вольно. К обеду Отто Августович успокоился, но энергия не восстановилась.

Просто лет десять он не отдыхал. А таких, как Николаев, в этой стране становится все больше. И с каждым днем бороться с ними становится все сложнее. Но самое страшное для Лидака в другом: во главе партии тоже стоял такой же ограниченный и злобный честолюбец, как Николаев, а с ним уже бороться невозможно. Но и мириться трудно. Никто и не знал, как трудно было для нервного и чувствительного Отто Августовича переносить любое уродство. Никто не знал и не догадывался.

19

Клим Ворошилов, возмущенный, прибежал к Сталину: Киров самовольно вскрыл армейские продовольственные склады неприкосновенного запаса, чтобы обеспечить пайками рабочих. Микоян там ему что-то вовремя не подвез, а он даже и ждать подвоза не стал и запустил руку в святая святых — военный НЗ, который с такими трудами создавали Сталин и Ворошилов по всей стране на случай войны. Даже Ворошилов не мог самовольно вскрывать эти склады с продовольствием. А Киров уж тем более должен был спросить разрешение у Сталина. Но ленинградский вождь никого не спросил: ни Клима, ни Кобу. Прислал задним числом ему какую-то писульку, что возместит запасы продовольствия точно по списку, как только ему их подвезут.

Ворошилов еще продолжал возмущаться, но Сталин махнул рукой, и нарком военморсил умолк.

«Верещит, как баба, — возмутился Коба, — только думать мешает». Сталин разжег трубку, глядя на разгневанного Клима.

«С одной стороны Киров поступил правильно: рабочие не могут ждать, пока нарком снабжения СССР Анастас Микоян стукнет кулаком по столу и наведет порядок на своем фронте. Им надо детей кормить. И для складов НЗ тоже неплохо. Когда истечет срок хранения и на повседневные армейские нужды передадут эти продукты, они не будут нуждаться в их замене. Но это с одной стороны. А с другой — поощрять такое самовольство тоже не следует. Если все первые секретари начнут вскрывать армейские склады НЗ, то армия на голодный паек сядет. И Клим тут правильно бьет тревогу».

Сталин тяжело вздохнул.

— Ну что твой заместитель Реввоенсовета? — спросил Коба у Ворошилова.

Вопрос был неожиданен. Клим ждал реакции Сталина на самоуправство Кирова, надеясь, что Коба его решительно поддержит, а тут интерес к Тухачевскому. Ворошилов знал, что Сталин его не любит, но Ворошилова сейчас волнует только Киров.

— Знаешь, как он тебя называет? — спросил Сталин и сам же ответил: — Дубом, дубовой башкой! — Коба рассмеялся.

Ворошилов побагровел и удивленно посмотрел на Кобу.

— А я думал, ты знал, — усмехнулся Сталин. — Аристократ, мать его так! — неожиданно выругался Коба. — На скрипочке играет да певичек в кровать затаскивает. Они думают, что мы уже все, свое отжили, что пришло их время. Глубоко ошибаются господа Тухачевские. Их время никогда не придет.

— О чем ты, Коба? — нахмурившись, проговорил Клим. — Я пришел к тебе сказать, что Киров хрен знает чем занимается у себя в Ленинграде… — Ворошилов осекся, потому что Сталин, зло сощурившись, в упор смотрел на него, и от этого взгляда у Клима мороз пробежал по коже.

— Что ты пришел мне сказать? — холодно спросил Сталин.

— Я пришел поговорить, как быть в этом случае. Ничего страшного, конечно, нет, Анастас мне сказал, что уже дал команду отправить состав с продовольствием в Ленинград, но тут важен сам принцип. Мы не должны поощрять такие своевольства!

— Я ему про Фому, он мне про Ерему! — заметил Сталин. — Через несколько дней заседание Политбюро. Выступишь и скажешь все, что думаешь об этом поступке товарища Кирова. И крепко его взгреешь за самовольщину, что тут обсуждать. И надо, наверное, даже наказать его в партийном порядке, чтоб другим неповадно было. Поставить на вид для начала. Ты мне другое скажи: кто принес товарищу Сталину эти материалы?

Сталин вытащил папку, на которой сверху красивыми буквами было выведено: «Предложения наркома по военным и морским делам СССР товарища Ворошилова К. Е. о создании единого наркомата обороны СССР», раскрыл ее и посмотрел на Клима.

— Вот, читаю графу: штатное расписание наркомата обороны. Нарком — Ворошилов Климент Ефремович, — Сталин выдержал паузу. — Ну, хорошо, это мы еще обсудим…

Ворошилов с испугом посмотрел на Кобу.

— Ты против моей кандидатуры? — пробормотал он.

— Разве я сказал, что против? — удивился Сталин. — Ты вообще слушаешь, что я иногда говорю?! На русском языке, между прочим! — возмущенно бросил он Климу. — Я сказал: ну  х о р о ш о,  это мы еще обсудим. Я имел в виду, что мы этот вопрос обсудим за другим столом, покрытым другой скатертью. Что непонятного?

— А-а, — промычал Клим, — ну это само собой! А как же: такой пир закатим…

— Слушай, читаю дальше, — оборвал его Коба. — Второе лицо в штатном расписании: первый заместитель наркома обороны СССР — Тухачевский Михаил Николаевич. Так… И тут я останавливаюсь и начинаю думать: почему?

— Но, Коба, ты же сам поддержал план Тухачевского о создании единого комплекса оборонной промышленности. Так кому его и создавать, как не ему? — развел руками Ворошилов. — А для этого нужен и статус соответствующий: первый зам.

— Но почему первый заместитель? — не понял Сталин. — Пусть работает, претворяет свой замечательный план в жизнь, но не первым заместителем наркома обороны. Завтра тебя убьют, и он автоматически становится наркомом!

— Почему меня должны убить? — удивился Ворошилов.

— А ты что у нас, уже бессмертный?..

— Нет, но…

— Я спрашиваю: почему первым? Так любишь скрипичных дел мастера?

— Коба, ты знаешь, как я к нему отношусь, почему спрашиваешь? — обиделся Ворошилов.

— Потому что думать надо в таких случаях! Не