— Вроде да, — повторил я.

— Садись-ка, молодец, — пригласил «вождь». — Побалуйся. Баранку кусни, цукорок…

— Спасибо.

Было впечатление, что время здесь повернулось вспять — икона, перед которой в лампадке чадила свечечка, древний пузатенький буфет с мраморными слониками, кровать с горкой пуховых подушек, аляповатые коврики на крашеных половицах, рафинадные головки в вазе, все тот же самовар, кремниевая сушка и запах — неистребимый запах домостроевского жилища, где нет намека на цивилизацию — ни телевизора, ни радио, ни телефона.

— С чем пожаловал, хлопчик? — хлюпнул из блюдца «Ленин».

Я выкатил на стол колесико долларов, затянутое резиночкой; такой удобный вид и способ хранения ассигнаций я видел в фильмах не про нашу мафию, и он мне понравился.

Пятитысячное «колесико», покатившись по столу, остановилось перед потными шнобелями заседателей. Те хмыкнули, переглянулись; «вождь» перевел дух — ох, эта молодежь, все, как не у людей.

— И что желаем познать, Чечен, за это колесико? — спросил «всесоюзный козел».

Я ответил, что именно хочу знать.

— Дело нехитрое, — хекнул «вождь» образца 1924 г. — А зачем тебе, Алексашка, все это?

— Долги надо отдавать.

— Должки должку рознь, — заметил «всесоюзный староста».

Многообещающе скрипнули половицы, из соседней клетушки выходило ещё одно действующее лицо — Шмарко, вор в законе; как-то мне его показывали, как легендарную личность земли ветровской; и вот он — легок на помине. В шароварах и майке. На груди и руках фиолетовые наколки. Физиономия подвижная и заостренная, как у волка, вышедшего на охоту, если я верно представляю серого разбойника.

— Лады, отцы, — проговорил Шмарко, — будем без лишнего звона.

И сел напротив меня. Взгляд был неприятный; где-то там, за радужной оболочкой, хоронилась то ли смертельная тоска, то ли страх, то ли некое познание жизни, мне, молодому, недоступное.

Мы повели обстоятельный и серьезный разговор; заседатели в него не путались.

Новая информация не вызывала удивления: все привычно, знакомо, в духе окаянного времени.

Выяснилось: «слободские» действуют под прикрытием железнодорожной милиции. Очень удобно для наркотического бизнеса на рельсах. Автомобиль можно досмотреть. Электричка же самый народный и дешевый способ транспортировки полезного для здоровья «продукта». Тем более, если контроль за товаром ведет государственная «крыша».

— Понятно, — проговорил я. Нарвался, что называется, на неприятность. Ну ничего, на каждого зайчика-затейника есть свой дед Мазай.

— Какие ещё вопросы? — спросил Шмарко.

— Все это мелочи. А вот кто гуляет в «баронах»? — вспомнил я. — Кто самая первая фигура на деревне?

— Есть такая персона, — напряженно прищурился мой собеседник. — И она тебе, Чеченец, хорошо знакома.

— Да?

— Да.

— И кто?

— А вот это загадка, — ухмыльнулся «вор в законе», катая зековской ладонью долларовое «колесико», словно движением гипнотизируя меня.

— Не понял? — сдержал себя.

— Отгадка, милок, в машинке твоей, — хихикнул «Ленин». — Вот тебе крест, — и перекрестился на неотчетливый лик, взирающий на нашу маету из тьмы веков.

— Говорливая вещичка на рулю, — выступил и «всесоюзный козел». Узелочком связанная. Узелок тебе, Алексашка, развязывать… Ох, тяжка это работа.

— С Богом, Чеченец, — поднялся Шмарко. — Мы друг дружку не знаем, не видали, не слыхали… Так оно лучше будет.

Со смущенной душой покидал благородное семейство. Только начал было обвыкаться к родным и разбойничьим рожам, и нате, пожалуйста: пошел вон. И потом: что за головоломки среди лютой разбушевавшейся стихии? За пять кусков импортного капитала можно бы и не крутить шарады, господа?

Подгоняемый ветром и собачьим брехом, проскакал к джипику, плюхнулся за руль и увидел на нем… лапоть, привязанный тесемочками. Обыкновенный такой лапоть из бересты, размера сорокового. От него даже пахло летним жарким днем — разнотравьем, рекой, радостными детскими криками…

Не помню, сколько по времени пялился на сию нашу национальную, столь экзотическую для зимней поры обувку.

Затем почувствовал, как меняется привычный мир, как стихает пурга, как прорастают в ночном глубоком пространстве звездные города, где живут и звери, и люди, но никто там никого не убивает…

Я копотливо развязал тесемочный узелок и понял, что ещё живу на планете, где есть люди, подлежащие физической компрометации, то есть убийству. Одного из них я хорошо знаю. Отлично знаю. Мне бы его не знать. Этот человеком — Лаптев.

И я его должен уничтожить. Все остальное не имеет никакого значения. Даже то, что он не истребил меня, не воспользовавшись прекрасной возможностью. Помешало старорежимное воспитание? Или надеялся на бесповоротный слом моей души? Или надеялся, что память об Ю остановит меня? Не знаю. Знаю лишь одно: он совершил промашку, оставив мне жизнь на мертвом поле. Это его ошибка. И я не дам шанса её исправить.

Последний денек уходящего года начался для меня с приятного сюрприза. Я тщательно готовился к праздничным ночным торжествам, разобрав СВД до винтика и шурупчика. Свинцовый новогодний подарок отчиму Лаптеву, доморощенному «барону» и благодетелю нации, должен был быть с гарантией.

Мама сообщила, что встреча Нового года пройдет в ресторане «Эсspress», куда, кстати, я тоже приглашен.

— Нет, спасибо, — сказал я. — А сама-то как?

— Не знаю, Алеша. Сам знаешь, живем, как на войне. Да, и дежурю я.

Мама была права: идет война. И мародеры, расчленившие территорию, шествуют за войсками, бесславно гибнущими за лживые и мертвые идеалы.

Однако теперь все становится на свои места: есть приказ расстреливать мародеров без суда и следствия. Этот приказ, подписанный кровью и жизнями моих боевых товарищей и друзей, дан к исполнению. И я его буду выполнять.

Понимаю: смертью одного подлеца не восстановить из руин город, где проживали бы счастливо все, кого я знал и любил, кого потерял.

на высоте уничтоженных этажей

выплыли окна без рам

когда падает

последняя вертикаль

рухнет кирпичный хорал

и поднимется из руин мечта

о городе который здесь был

о городе который здесь будет

которого нет

И тем не менее…

И тем не менее сидел в уютной кухоньке, внимательно проверял снайперскую винтовку Драгунова. Пахло машинным маслом и мандаринами, принесенными мамой. Неестественная смесь смерти и жизни.

Телефонная трель отвлекает меня от серьезного дела. Кто-то мечтает меня поздравить первым? Ооо, это Иван из Стрелково. Мы друг друга поздравляем и желаем всего хорошего и, главное, здоровья.