Создавалось впечатление, что существует некая зона умолчания. Именно для меня. Зона, куда меня не подпускают, как и в спецзону на ковровой фабрике имени Розы Люксембург. Мне так и не удалось установить, кто, что и зачем там снимает уголок, названный так мило «А». Черт знает что, живешь, будто в дремучем лесу. Никто ничего не знает и не ведать не ведает.

Соловей-Разбойник был полностью занят предновогодней суматохой снимал сдобные сливки со всех слоев кредитоспособного общества.

Тем более, был твердо убежден, что застраховался от моих идиотских поступков. Бойцы невидимого фронта Конопля и Попик старались вовсю, мечась за моей тенью по всему городку. Я привык к их незначительному присутствию и не обращал никакого внимания. А с Сурком мы сдружились, если это можно так назвать. Юный следопыт был искренен в своем желании помочь мне. Однажды спросил, правда, что был на войне?

— Да, — ответил. — Был.

— А мне через год туда, — вздохнул. — А вдруг закончится?

— Будет другая, — сказал я. — Кровушка для этой еб… ной власти, что водица… Большие затейники чужую пускать.

— Почему?

— Не знаю, — подумал я. — Наверно, у них самих мертвая кровь.

— Мертвая кровь, — повторил Сурок.

Когда понял, что ему можно доверять, поинтересовался, нет ли у него хода к «вором в законе»? Нужен тот, кто владеет полезной информацией. Полезной для моего душевного здоровья. Оплата наличными.

— Какая информация?

— Кто держит «крышу» над слободкой? И вообще, кто у нас «наркобарон»?

— Надо подумать, — почесал затылок Сурок. — Есть дружочек, его дедок большой ходок в места известные… Такой смешной дедуля, на Ленина схожий, честное слово.

— Действуй! — благословил на подвиг.

Как утверждал папа Александра Македонского: «осел, нагруженный золотом, возьмет любой город». И был совершенно прав, папа полководца всех времен и народов.

Наконец за несколько дней до боя кремлевских курантов Сурок сообщил: имеется интерес к моему капиталу в пять тысяч.

— Рублей, — пошутил я. — Отлично! Где, с кем и когда? И зачем? — все шутил, как висельник, ныряющий в пеньковую петлю.

— Сегодня в десять вечера, на 117 километре трассы.

— «Ленин»?

— Не знаю, — признался. — Там такая цепочка…

— А как признают?

— Сказали, надо закатить под щит и ждать в машине.

— М-да, — задумался. — Подставляемся, братец.

— Подставляемся, — согласился.

— А что делать?

— Делать нечего, — развел руками. И растерянно улыбнулся, как преданный солдатик в руинах Города, когда появился выбор: или стреляться, или идти в плен к чечам.

Никогда не был фаталистом, хотя, конечно, верил в свою пленительную и счастливую звезду.

Чтобы моя звездочка досрочно не закатилась, провел некую подготовку к ночному моциону на 117 километре. Для этого как бы невзначай встретился с Натаном Соломко, справился о здоровье его родителей; спросил, не желает ли он сделать любимым старикам новогодний подарок? Натан желал. И мы скоренько смекнули секретную коммерцию: ему — баксы, мне — СВД с лазерным целеуказателем, несколько тротиловых шашек, окислительный детонатор, килограмм «лимонок» Ф-1 и обоймы к ТТ.

— Зачем это все, Чеченец? — спросил оружейный бизнесмен.

— Новый год на носу, Натанчик, — честно признался. — Хочу шумно и красиво проводить Старый…

— Значит, будут трупы?

— Не знаю.

— Ох, Алеха, не навоевался, что ли?

— Нет.

Не навоевался, и буду сражаться до последнего своего часа со всей мразью, которая терзает мою родину, калечит наши жизни, вламывается в судьбы и уничтожает надежду и веру…

Знаю, звучит пафосно, но я имею на это право — я это право добыл с оружием в руках.

… К вечеру затеялась пурга; в такую непогоду шансы сохранить жизнь повышаются. Не каждый душегуб выйдет на большую дорогу.

Впрочем, к нашему случаю это не относилось. Договор — дороже денег, хотя они тоже имели место быть. Новогодняя премия в пять тысяч зелененьких, как елочка, были приготовлены для сердечной беседы.

На 117 километре скоростного бана в снежных и враждебных вихрях громыхал огромный рекламный щит, указывающий путь в никуда. Я зарулил «Ниву» под фанерную канонаду и принялся ждать.

Время исчезло — мутное, холодное пространство, изредка нарушаемое неровным светом и тяжелым гулом проходящих механизированных болидов.

Я приготовил к действию ТТ, понимая, что это скорее самообман; какая может быть защита от залпа, скажем, «Града»?

Для установления конституционного порядка по всей стране это самое эффективное оружие. Никаких проблем с теми, кто сумеет выжить на перепаханной и плодородно обработанной ракетными снарядами территории. Какие могут быть проблемы с призраками, именуемые себя людьми?

Щуплое привидение, вынырнув из вьюги, прыгнуло в отечественный джипик. Снег таял на провинциальном худощавом лице, превращаясь в капли… а вода все прибывала и прибывала. И дождь не кончался, казалось, уже неделю льет как из ведра.

— Чеченец?

Вот так всегда: ожидаешь увидеть невиданное и опасное чудо-чудище, а является праправправнук Ивана Сусанина. Поехали, сказал он, отмахивая в буран. Я нажал на акселератор, успев приметить впереди расплывчатое грязно-грозное пятно то ли вездехода, то ли танка?

— Что это? — не сдержал любопытства. — НЛО?

— Ааа, это мои, — ответил малолетний Сусанин. — За ними надобно…

И мы скатились с трассы в безнадежную снежную котловину. Не знаю, как праправнук героя и его друзья находились на местности, но, проблуждав полчаса, закатили таки в деревеньку, едва угадываемую в секущей круговерти. Я чувствовал себя партизаном в тылу врага. Черт знает что! Как можно было дожить до жизни такой?

Бросив авто у забора, нырнул за сопливым Сусаниным в непогоду. Механизм, пробивающий нам дорогу, оказался вездеходом. Радовало, что не Т-34.

По занесенной дорожке прорвались к дому. Заступили в тесные сенцы, где я нечаянно лягнул пустое ведро и оно прогремело, как залп упомянутого «Града». С улицы обиженно забухала собака, прозевавшая гостей.

В светлице на дубовом столе стоял классический, начищенный до золота самовар, отражающий медным боком две искаженные фигуры, хлебающие парной и душистый чаек.

— Чеченец? — спросил старшой; своим мелким и лысоватым видом схожий на вождя мирового пролетариата по состоянию на декабрь 1924 года.

— Вроде да, — передернул плечом, вспомнив Сурка добрым словом.

— Умный, да? — поинтересовался второй заседатель, своей интеллигентной бородкой колышком напоминающий всесоюзного старосту по состоянию на декабрь 1944 года.