На том конце провода раздался смешок.

– Хороший сюрприз или плохой? – насмешливо растягивая слова, выпытывал голос в трубке.

– Я бы сказала, и то и другое. Всего понемножку.

– Как поживает жена твоего друга?

– Которая? – уточнила Джинни.

– Того, кто умер на вечеринке.

– Дика Харбо? Он умер не на вечеринке.

– Ты поняла, что я имел в виду.

Джинни вздохнула. Разговор напоминал вежливую светскую беседу. Это навевало скуку.

– Минни держится молодцом, – сказала она.

Пришлось, не сомкнув глаз, просидеть с вдовой две ночи подряд. Господи милосердный! Джинни держала Минни за одну руку, Брауни – за другую. Только когда из другого штата приехали родственники, удалось передать ее им на попечение, как капризного плачущего упрямого ребенка-переростка. Я не смогу уснуть, если вы не почешете мне спину. Дик всегда чесал мне спину. Смешайте мне джин с тоником. Дик каждый вечер смешивал мне джин с тоником. Либо это были ее фантазии, опровергнуть которые после смерти мужа не представлялось возможным, либо Дик, босс на работе, дома становился бесправным слугой своей некрасивой суровой жены, требовавшей от него то массажа, то выпивки. И как у него это получалось, если он все время кашлял? После двух адских ночей Джинни, если откровенно, было уже на все наплевать. Она передала Минни из рук в руки сестре, приехавшей из Южной Каролины, а сама бежала оттуда куда глаза глядят.

Эдди откашлялся:

– Значит, у тебя есть дочка?

– Да.

Джинни резко выпрямилась. Разговор с Эдди вызвал у нее дикий выброс адреналина. Дело в том, что милое лепетание, доносящееся из глубины комнаты, принадлежало его ребенку.

– Она милая девочка? Умная?

– Да, конечно.

– Э-э-э… А Митч знает? – после недолгих колебаний спросил Эдди.

– Ничего не знает. – Джинни ощутила внезапный холод в области живота. – И ничего не узнает.

Она не собиралась посвящать любовника в тайну отцовства. Но вскоре после того, как она забеременела, Эдди спутался с той маленькой дурой в коротеньких носках. В порыве ревности Джинни пошла к нему домой выяснять отношения, не сдержалась и вывалила все как на духу. Он был рад этой новости и даже растроган. Сказал, что между ними существует особая эмоциональная связь. Он устроил еще одну встречу, и они отпраздновали зачатие, занимаясь любовью. Надо сказать, что молодой человек, к его чести, перестал встречаться с дурой, а с Джинни обращался как с леди до самого ее отъезда в Айдахо-Фолс.

– Я бы хотел заскочить как-нибудь, – предложил Эдди.

– Исключено.

– На пару минут.

Джинни покачала головой, хотя он не мог этого увидеть.

– Ну, перестань, Джинни. Пожа-а-алуйста.

«Пожалуйста» получилось у него очень протяжное, с настоящим южным акцентом.

– Плохая мысль.

– Ну, Джинни. Я просто обязан увидеть свою маленькую красавицу.

И вот тут тщеславие сыграло с ней злую шутку, ибо, хотя речь шла о девочке, в глубине души Джинни верила, что он говорит о ней.

– Вы не в силах меня очаровать, сэр, – произнесла она.

Губы Джинни начали растягиваться в улыбке, и она прикрыла их рукой, словно пряча от Эдди.

Мужчина терпеливо ждал, и она поспешила закончить разговор:

– Ладно. В десять часов, но не раньше.

– Спасибо, мэм, – сказал Эдди и повесил трубку.

К десяти часам Джинни пропылесосила весь дом, вытерла зеркало и раковину в ванной для гостей, накормила Анджелу завтраком, умыла ее, а потом сама приняла душ, побрила ноги, сделала макияж и закончила с прической. Анджела с серьезным видом наблюдала за мамой, будто догадывалась, что кроется за столь бурной деятельностью, и понимала, что это не к добру. На счастье, сегодня, согласно расписанию, за девочкой приглядывала Марта. Джинни отправила няню с дочерью в библиотеку, строго-настрого приказав после пообедать в парке. Когда они ушли, Джинни перевела дух, на минуту замерла, прижав руку к своему неспокойному сердцу, и снова пришла в движение.

Собрав игрушки дочери, она стала нервно расхаживать по коридору и вдруг заметила, что ее бледно-голубые лодочки оставляют следы на только что почищенной ковровой дорожке, как будто по снегу пробежала какая-нибудь обезумевшая белка. Сняв туфли, она снова прошлась по ковровой дорожке пылесосом, а затем уселась за кухонный стол и закурила третью сигарету.

Десять часов. Четверть одиннадцатого. Десять часов двадцать минут…

В половине одиннадцатого Джинни услышала шаги и стук в дверь. Она в последний раз затянулась, затушила окурок и пошла к входной двери.

– Доброе утро. – На пороге стоял Эдди, вымытый и причесанный, как маленький мальчик перед церковной службой.

– Входи, – пригласила Джинни.

Он переступил порог. Женщина на мгновение сжалась, словно опасаясь, что в ту же секунду завоют сирены, но улица была все так же погружена в тишину. Джинни проводила гостя к кухонному столу, но Эдди уселся на диван, поэтому ей пришлось расположиться напротив.

– Хороший райончик, – сказал гость. – А нас поселили в небольшом двухквартирном доме на Альварадо.

– Ужас, – искренне посочувствовала Джинни. – Хочешь чего-нибудь? Кофе? Сигарету?

– Я не курю «Вирджиния слимс», – улыбнулся Эдди.

– У меня есть «Честерфилд» и «Лаки страйк».

– Может, потом, – заартачился Эдди. – Спасибо.

Джинни улыбнулась и закурила. Мужчина пошарил взглядом по комнате:

– Итак, где она?

Джинни захлопала ресницами:

– Кто?

– Ребенок. Новорожденная девочка.

– А-а-а, – вырвалось у Джинни. – Она пошла гулять с няней. А что?

– Серьезно?

– Да, они пошли в библиотеку, а затем в парк.

– Она уже настолько взрослая, чтобы ходить в библиотеку и парк?

– Почти два года.

Эдди завороженно покачал головой:

– Ну да. А я представлял себе совсем маленькую девочку. А что двухлетние дети умеют? Она уже ходит? Говорит?

– Ходит, говорит пока мало. У нее темные волосы и длинные-длинные ресницы. Она совсем на меня не похожа, – поделилась Джинни.

Эдди улыбнулся. Хозяйка дома встала и направилась к мини-бару.

– Чего тебе налить? – спросила она.

– В половине одиннадцатого утра? – рассмеялся мужчина.

Пожав плечами, Джинни налила каждому джин с тоником и с лучезарной улыбкой протянула гостю стакан.

– Ха-ха… Ладно, ты права. Есть места, где всегда пять вечера.