Через несколько месяцев после отъезда Беккерса из меблированных комнат выехал и я. Укладывал я свои вещи в ящики при помощи хозяйки; заколачивая ящик с картинами, я сломал ручку молотка.

– Ах, черт! – воскликнул я.

– Ничего! У меня найдется еще один молоток, – сказала хозяйка, которая только что тщательно сложила мои костюмы. – Погодите, я принесу его.

– Не беспокойтесь, я сам сбегаю за ним. Где он у вас?

– В ящике кухонного стола. Покопайтесь там… в глубине.

Я отправился на кухню. Ящик был битком набит разными нужными и ненужными предметами. Были тут и всевозможные инструменты, и гвозди, и пуговицы, и веревочки, дверные ручки, ключи. Вдруг совершенно неожиданно я вытащил голубую ленточку, на которой болтался небольшой и простенький золотой медальончик.

Не видел ли я его у Энни? Да, несомненно; в нем даже была знакомая мне, бледная и выцветшая фотографическая карточка ее матери. С портретом этим Энни не расставалась ни на минуту, храня эту дорогую память об умершей родительнице как реликвию у себя на груди.

– Я желала бы, чтобы с ним меня и похоронили, – сказала она однажды, показывая мне медальон.

– Откуда у вас эта вещь? – спросил я хозяйку, указывая на находку.

– Я нашла ее намедни, убирая и приводя в порядок комнату господина Беккерса. Она лежала в темном углу той задней маленькой комнаты. Я хотела медальон этот ему сберечь – вдруг он когда-нибудь еще придет сюда?

– Я возьму это, – сказал я твердо.

В моем бумажнике медальон хранился несколько лет. Впоследствии я подарил его Музею естествознания в районе Митте – всего лишь неделю тому назад.

Дело было так: сидел я как-то в кафе «Монополь», просматривая лежащую передо мной гору газет; в это время в кафе бомбой влетел корреспондент «Биржевого вестника» – маленький Берман.

– Кофе по-венски, господин доктор? – спросил официант.

– Кофе по-венски!

Заняв место за ближайшим столиком, Берман платком стал протирать затуманенные стекла своего пенсне.

– А-а-а, – протянул он, заметив меня. – Мое почтение! – И, обернувшись к несшему ему кофе слуге, присовокупил: – И на тот столик снесите кофе!

Он подсел ко мне, и официант поставил перед нами по дымящейся чашке.

– Вы, венцы, ужасные люди! Ну скажите сами, можно ли пить подобную гадость?

– Вы находите, что это гадость? – удивился он. – А впрочем, я бесконечно счастлив, что встретился с вами, так как не отстану от вас, пока не упрошу оказать мне услугу!

– Гм! – замялся я. – Должен предупредить вас, что сегодня я не свободен.

– Но вы должны выручить меня! Безусловно, должны! Поймите, что, кроме вас, здесь, как назло, ни одной знакомой души, а мне сейчас же необходимо бежать дальше!

– В чем же дело?

– Мне нужно присутствовать на первом представлении новой пьесы в немецком театре, а тут, в последнюю минуту, я вспомнил, что на сегодняшний вечер у меня еще одно весьма важное дело.

– А именно?

– В музее при Академии наук профессор Келлер читает сегодня лекцию на тему новых экземпляров, недавно приобретенных музеем в Египте. Весь цвет научного сообщества там соберется – лекция обещает быть интересной.

– Могу себе представить.

– Вот видите! Так доставьте же мне удовольствие – поезжайте туда вместо меня. Тем самым вы меня безмерно обяжете…

– Охотно верю, жаль только, что меня подобное ничуть не интересует.

– Помилуйте, да это самое животрепещущее событие дня! Будут демонстрировать новейшие приобретения музея. Я в отчаянии от того, что не могу присутствовать лично.

– В таком случае не хотите ли вы направиться в музей? А я, так и быть, посещу за вас немецкий театр.

– Невозможно! К сожалению, абсолютно невозможно! Я обещал кузине взять ее с собой на представление…

– Ну вот, опять не слава богу!

– Так сделайте же мне это одолжение! Вы не раскаетесь. Выручите меня из беды.

– Официант, получите за кофе! – крикнул он, выбросив на стол несколько медяков. – Вот вам входные билеты. Два! Можете еще кому-нибудь доставить удовольствие, взяв с собою!

– Удовольствие, нечего сказать! Да я…

– Да-да! Кстати, не забудьте только отчет о сегодняшней лекции опустить ко мне в почтовый ящик. Надо, чтобы в редакцию он был доставлен как можно раньше! Сердечное спасибо! Всегда готов служить вам, чем сумею! Покорнейший ваш слуга! Честь имею…

И вот его и след простыл.

Передо мной на столе лежали билеты. Ах ты господи, а ехать-то все-таки надо было – Берман неоднократно оказывал мне всевозможные услуги. Ужасный человек!

Покорившись своей участи, я даже не сделал попытки кому-либо навязать билеты, заведомо зная, что это мне никоим образом не удастся. Из чувства самосохранения, что ли, я отправился в музей тогда, когда добрых две трети лекции были уже прочитаны. Подсев к филологу из «Северного вестника», я попросил его поставить меня в курс вопроса.

От него я узнал, что господа советники коммерции Брокмюллер и Лилиенталь музею уготовили поистине царский подарок – редчайшие археологические находки. Предметы эти были найдены в пирамидах близ холмов Тогбао и торгового городка Кумо и приобретены за баснословную цифру. Пирамиды, полуразрушенные памятники истории, были открыты молодым естествоиспытателем на расстоянии нескольких сотен километров к югу от Бухайра Тшад, во владениях Рабиха аз-Зубайра[40], у которого молодой ученый несколько лет находился в плену.

22 апреля 1900 года тиран Рабих пал в бою с французами под командованием Лами[41], и один из индийских стрелков отнес в качестве трофея голову рабовладельца во французский лагерь. Тогда сын убитого Фадлаллах вывез молодого германца в Бергаму, в царство Борну, где воинственная его сестра, амазонка Гана, вдова Гайяты, силой женила ученого на себе. Бедный немец освободился от неволи 23 августа 1900 года, в пять утра, когда англичане захватили зону Гуджи и оттуда, направляемые Данджвиллом, пошли боем на последних выживших сторонников и родственников Рабиха. Они застали их врасплох и перебили всех до единого; очутившись наконец свободным человеком, молодой ученый направился в орден Сенусийя[42]. Тамошние фанатики-магометане, под чьи знамена со всех сторон уходили франкофобы-туареги, придерживались антифранцузской политики, а вот немца приняли вполне сносно. С их протекции ему удалось сохранить археологические находки и вывезти через Северный Камерун на материк, а оттуда уже в Германию.

Молодой ученый, к величайшему своему сожалению, не мог присутствовать на лекции ввиду того, что вскоре по прибытии в Европу вновь отбыл в Центральную Африку. Его недостача, к счастью, немного смягчалась визитом обоих господ советников коммерции, сидевших в первом ряду бок о бок и от восторга буквально не чувствовавших под собою ног, ведь им одним приписывали честь этого недюжинного вклада