Я же лишь усмехнулась.

– Ну, идем, Артем, потчевать буду, – позвала гостя в дом. – Меня Еленой зови.

– А Оля куда? – не понял паренек.

– С лесом поздороваться, – серьезно ответила я, глядя в зеленые глаза и гадая, как воспримет мои слова. Рассмеется? Или фыркнет презрительно? Но нет, Артем лишь кивнул понятливо.

– Это правильно. – Он стянул с головы трикотажную синюю шапку, помял в руках и закинул голову, восхищенно разглядывая макушки синих сосен. – Я тоже хочу… поздороваться…

– Так иди, – откликнулась я. – Не задерживайтесь только, у меня обед стынет. Выход там.

Я махнула рукой и ушла в дом, скрывая улыбку. Хороший парнишка. С душой. Если они с Лелей поладят, то и мне спокойнее будет. Все же болит сердечко за младшенькую, хотя Ольга и смеется, что это за меня переживать надо. Но я свою дорогу давно выбрала, и сворачивать с нее не собираюсь. А выбрав путь, жить легче, спокойнее.

Из окошка кухни было видно, что парочка стоит на берегу, смотрят на лес и озеро, держатся за руки. Я улыбнулась. Тень тявкнула, требуя угощения, и я потрепала собаку по голове.

– Глядишь, и на свадьбе погуляем, – пробормотала я задумчиво. – Хорошо, правда?

Тень вновь тявкнула, соглашаясь со мной. Или просто напоминая, что солнце к зениту ползет, а бедная овчарка, денно и нощно несущая службу, все еще не кормлена! Я рассмеялась, налила Теньке молока. Та тыкалась мордой почти в кувшин, повизгивая от счастья и колотя хвостом.

– Фу, подожди! Тень, да стой ты! Разольешь все! Нет, ты не овчарка, ты кошка подзаборная! За молоку и душу свою собачью продашь!

Но Тенька лишь с удвоенной силой бросилась к миске, так я лишь в сторонку отошла. Удержать здоровую псину, что вымахала размером с крупного волка, мне было не под силу.

Нагулявшись и наздоровавшись с лесом, вернулись студенты, и по румянцу на щеках обоих я догадалась, что «приветствия лесные» переросли во что-то более интимное. И вновь скрыла улыбку. Лес шумел ласково и добродушно, знать, одобрил, принял. И поцелуи под сенью разлапистых елей уж точно связывают крепче, чем штампы в паспортах и другие глупости. Здесь сплетаются человеческие души навсегда, накрепко. И этот лес всегда остается где-то внутри, у самого сердца, и всю жизнь напоминает, хранит тепло этого самого первого поцелуя, согревает в непогоду…

– Есть хочу страшно! – с порога закричала сестра. – Тень, куда ты растешь, ты лошадь, а не собака! А это кто?

Леля повесила на крюк у порога куртку, сбросила ботинки и уже стояла возле старой деревянной клетки, блестя любопытными голубыми глазищами.

– Кто-кто, – проворчала я. – Сама не видишь?

– Вижу, что ворона! – отозвалась Ольга и сунула палец сквозь прутья. Птица встрепенулась и попыталась его клюнуть. – Ай! Кусается!

– А ты ее не трогай, – посоветовала я, доставая из приземистого старинного комода бабушкины тарелки и расставляя их на узорчатой скатерти. – Ей и так досталось, крыло сломано, летать уже вряд ли сможет, лишь скакать по земле. А тут еще ты пальцы суешь. Любая клюнуть захочет!

– Бедненькая, – тут же прониклась жалостливая Ольга. – Совсем-совсем не сможет?

– Не знаю. Я ее лечу, но птица уже старая, и крыло неправильно срослось. Если сломаю вновь, боюсь, ворона не выдержит. А так оставлю – не взлетит.

– Ой, не надо ломать! – испугалась Леля.

– Птице без неба тяжело, – тихо сказал Артем. Он стоял в углу, словно не решался зайти, комкал в ладонях свою синюю шапку. – Хуже, чем гибель, наверное.

Я посмотрела на паренька искоса. Понятливый.

Артем присел, расшнуровал свои походные ботинки со сбитыми носами, пристроил их в углу. Куртку с заплатками на локтях повесил на крюк и бочком прошел в кухню. Заплатки были не новомодными, как делают на дорогих вещах, имитируя поношенность, а самыми настоящими, что прорехи прикрывали. На черном носке парня виднелась дырка, и студент старательно поджимал пальцы на ногах, пытаясь ее скрыть. Мы с Лелей слаженно сделали вид, что не заметили. Я вручила Артему нож и кивнула на стоящий у окошка столик.

– Хлеб нарежь, доска там.

Парень с благодарным вздохом сбежал в закуток, спрятался и завозился там. Леля сосредоточенно расставляла на скатерти голубые чашки, любовно трогала причудливо изогнутые тонкие ручки.

– Сирота? – чуть слышно спросила я сестру. Леля кивнула и посмотрела на меня без удивления. Она знала, что я вижу чуть больше, чем все остальные. Я промолчала и тоже кивнула. И сестра радостно улыбнулась.

– Ты не злишься, что я его привезла?

Пузатая супница заняла место в центре стола, вокруг расположились столовые приборы – свита подле королевы.

– Я рада, – коротко улыбнулась Леле.

И она рассмеялась, зная, что это действительно так и что лукавить я бы не стала.

– Нарезал, – из-за шторки показался Артем, неся доску с крупными ломтями хлеба. Носок был старательно подвернут и заткнут между пальцами. Впрочем, на носки мы с Лелей не смотрели.

Обед прошел в обстановке радостной, скованный студент, наевшись горячего бульона, расслабился и смотрел уже с любопытством – живым и удивленным. Мне нравились его взгляды, страха в них не было, хотя паренек, конечно, заметил и необычную обстановку дома, и разные… атрибуты. Глупым мальчишка не был и два плюс два сложить мог. Но неудобных вопросов он не задавал, просто свел на миг брови, словно решая для себя какую-то сложную задачу. А потом, решив, вновь улыбнулся – открыто и спокойно.

После обеда Леля утащила парня к подножию гор, показывать водопад и пещеры, а я осталась убирать. За сестру я не волновалась: она эти места знала не хуже меня, и все тропки здесь исхожены вдоль и поперек. И лес этот тоже знает и любит Лелю, значит, где надо и ветку уберет, и дорожку подскажет. Артема попытает, возможно, но это лишь на пользу ему. Мужчинам нужны преодоления и препятствия, пусть и небольшие, а в том, что щуплый студент – мужчина, я не сомневалась. Не в смысле его половой принадлежности, а в понимании души и силы.

Ворона задремала, беспомощно опустив сломанное крыло, и тревожить ее я не стала, лишь обвязала красной нитью клетку, сплела сеть для птицы. Ниточка сил придаст и боль отведет, может, еще и взлетит крикливая.

Студенты вернулись уже на вечерней зорьке, раскрасневшиеся и довольные, с глазами, затянутыми мечтательной дымкой первой влюбленности. Я на них смотрела с улыбкой. Правда, постелила им на втором этаже, в раздельных спальнях. Сама же легла внизу, прислушиваясь к звукам старого дома. Он шептал мне о мышах в подполе, о нахальном пауке, затянувшем чердак своей сетью, о прохудившейся крыше и проказнике-ветре, пляшущем на водосточной трубе. О том, что пора обновить забор да подлатать крыльцо, а еще о юных влюбленных, что встретились посреди коридора, пробираясь друг к другу под покровом ночи…

Я слушала его сказки и вздыхала тихонько. Лежала с открытыми глазами. Не спалось.