Я вскинула голову, твердо встретив взгляд демона.

– Снова обман, Шайтас? Все твои слова обман и морок, ничего настоящего в тебе нет.

– А с чего ты взяла, что в темнице я врал? – с насмешкой протянул он.

Я нахмурилась, вспоминая, и тряхнула головой.

– А я ведь почти поверила… Как ты не поймешь, демон, обманом я твоей не стану. Никогда.

– Во что поверила? – рассмеялся он, лишь глаза остались злыми. – Что человек в Омуте дорогу без моего ведома нашел? Каждая тень здесь – живая, и каждую я слышу. Человек здесь и шагу не ступит, если я не захочу!

Я голову опустила. Действительно, как могла я на это купиться? Глупая, доверчивая ведьма…

– Ворота я не открою. И не поверю больше. Хоть голодом мори, хоть жаждой мучай, хоть огнем жги!

– А если любовью? – злобно расхохотался демон. – Есть и на тебя управа, ведьма. Никто еще от меня не ушел, и ты моей будешь. А раз не можешь служителя забыть, любуйся, как он сдохнет!

Клубок шипящих гадюк развалился, огромные змеи расползлись в стороны черными лентами, обнажая сырую землю, и я увидела… суженого. Ильмир стоял на коленях, скованный цепями, голую грудь пересекали кровавые борозды. От штанов лишь лохмотья остались, ноги – босые. Но когда он поднял голову и сверкнули синие глаза, стало ясно, что дух его не сломлен. Разбитые губы сложились в кривую усмешку, когда увидел Ильмир демона. И Шайтас ударил – наотмашь, сильно, так что запузырилась кровь на губах Ильмира.

Я вскрикнула отчаянно, и он повернул голову, синий взгляд остановился на мне. И посветлел взгляд, потеплел, словно солнце взошло.

– Ильмир, – выдохнула я.

– Шаисса, – беззвучно шепнул он.

И на миг все исчезло: и демон, и воющая нечисть, и Омут. Только мы остались. Правда, Шайтас от этого лишь разозлился, распахнул крылья, заслоняя собой моего суженого, не позволяя мне на него смотреть.

– Отпусти его! – взмолилась я. – Обещал ведь не трогать, если я в Омут приду!

– Так я его не звал, сам явился, – бросил демон. – Следом за тобой в Омут бросился. Ни жизнь, ни душу не пожалел, лишь бы ведьму спасти!

– Отпусти ее! – побелевшими губами выкрикнул Ильмир. – Отпусти Шаиссу, демон, все, что хочешь, отдам!

– Не вздумай! – крикнула я. – Отпусти служителя, слышишь, Шайтас! Отпусти его!

Нечисть замолкла, прислушиваясь. Пригнулись к земле демоны, опустили морды волкодлаки, укутались в перепончатые крылья упыри. Склонились к земле маки, сомкнули свои лепестки, и каменные столбы засеребрились. И натянулась между мной и Ильмиром золотая нить, свернулась узлом, а после вспыхнула в дегтярном небе чистой и яркой звездой.

– Истинно любящие… – пронеслось над войском мрака, и завыли тоскливо звери темноты. И было в этом плаче что-то такое, что сжалось на миг мое сердце, пожалела я их.

– Отпусти, демон! – прохрипел Ильмир. – Отпусти ее…

– Отпусти… – прошелестело эхо, подхватил ветер, провыла нечисть.

– Никогда! – зарычал Шайтас. – Моя ведьма! Моя! Навсегда моя!

– Права не имеешь. – Я вскрикнула, а из-за черных столбов выступила сгорбленная и сухонькая старушка. А за ней – целое полчище духов стояло. Свет нашей звезды позволил им найти дорогу в Омуте.

– Бабушка! – протянула я ладони. Но она лишь мельком мне улыбнулась и вновь обратила гневный взор на демона.

– Не имеешь ты права их пленить, Шайтас! Их души чисты и свободны и тебе не принадлежат! Все слова и обещания ты обманом и силой вырвал, ничего тебе не отдано добровольно. Душа Ильмира очистилась от зла любовью всепрощающей, понимающей и вечной. А душу Шаиссы тебе вовек не пленить. Ворота она не открыла, любовь сохранила и согласие свое тебе не даровала. Свободны они от Омута и твоей власти.

– Не отпущу ведьму! Моя! – Все человеческое исчезло из облика демона, и стал он зверем – крылатым и рогатым, красноглазым. Оскалился, повернул ко мне голову. – Моя!!! Шаисса…

– Не твоя она, – твердо оборвала бабушка и ударила по земле клюкой. И от сухой деревяшки поползла в нашу сторону тропка, и пробился сквозь мертвую землю вереск. Розовый, белый, вишневый – закипели тугие соцветия, поплыл над Омутом медовый аромат, закружил голову, открывая ворота миров. Но лишь для нас с Ильмиром. Потому что ходить тропою вереска демонам не дано…

Я лишь успела оглянуться в последний раз на бабушку, и моя ладонь коснулась ладони суженого.

Омут растворился, затянутый вересковой дымкой, блеснули яростно глаза Шайтаса. Он смотрел на меня сквозь миры, ждал. Но я отвернулась и вложила ладонь в руку Ильмира.

Миг, и взвились вокруг нас костры срединной ночи, окружили смеющиеся люди, словно и не было ничего. А через поле уже бежали Таир и Леля, и гасли звезды, сменяясь ранней зарей. Время темноты закончилось, закрылись двери в Омут. А значит, вернется жизнь в эти земли, силы – в травы и вновь помолодеет кочевница.

А Ильмир вздохнул и прижал меня к себе, крепко так, по-настоящему. Сжал в объятиях, как сжимает мужчина ту, что боится потерять больше всего на свете.

– Никому я тебя не отдам. Никогда, – сказал он.

И я поверила.

Карелия, двухтысячные…

С Ольгой я попрощалась на заре и теперь корила себя, что не проводила лично, отпустила, поверила ее смеху и веселым уверениям, что сама справится, не впервой. Но все же места здесь дикие, непроходимые. И на ее машинке-малютке не доехать. Транспорт ходит лишь до ближайшего городка, а сюда, в глубь карельских лесов, можно добраться лишь на вездеходе. Или пешком. И хотя сестре не впервой по местным лесам пробираться, я слегка волновалась.

Но в этот раз Леля приехала не одна, привезла с собой вихрастого парня с глазами цвета неспелого крыжовника. И я удивилась. Сестра знает, что гостей я не жалую, да и мало находится охотников лезть в карельскую чащу, в гости к такой нелюдимой и странной родственнице. Да и сама Ольга предпочитает здесь отдыхать, а не устраивать романтические посиделки. Она, как и я, любит этот дом, стоящий на отшибе, смотрящий окнами на зеленое озеро и лес, окруженный, словно стеной, мшистыми валунами да вековыми стражами-елями. Говорит, что здесь она дома. Но жить предпочитает в городе, дышать там дождем и туманами, а потом сбегать от каменных мостовых и шумных проспектов сюда. И спутников с собой никогда не брала. Поэтому я на парня смотрела внимательно, хоть и удивленно. Но то, что видела, мне нравилось, и, пожалуй, понятно было, отчего Лелька его решилась привезти в этот дом. Было в вихрастом и смущенном пареньке что-то правильное, настоящее и глубинное. Что-то, что позволяло сказать, что дом его примет, и этот лес примет, и даже Леля когда-нибудь, возможно, тоже примет.

Сестра, как обычно, стоило зайти под сень этих сосен, растеряла свою обычную веселость и проказливость и сделалась молчаливой и задумчивой. И вместе с тем – спокойной. Парень, представившийся Артемом, посмотрел ей вслед удивленно, потому что Лелька сбросила на пороге походный рюкзак, похлопала по бокам Теньку и ушла на задний двор, где была неприметная калитка.