вообще нельзя отнести к чуду… хм, это больно задело доктора Даруваллу. Оскорбленный Фаррух не только почувствовал собственную уязвимость, но и испытал сомнение относительно якобы исключительной образованности иезуитов. Они были не только святее тебя, но и знали больше, чем ты! Но сообщение было не о причащении доктора, а о близнеце Дхара.

Ну как же! Близнец Дхара был первым американским миссионером в досточтимой сто двадцати пятилетней истории миссии Святого Игнатия; еще никогда ни церковь, ни колледж не осчастливливал своим визитом американский миссионер. Близнец Дхара был тем, кого иезуиты называют схоластом – под этим, как доктор уже успел выяснить, подразумевалось, что человек испытал на себе разные религиозные и философские учения и принял свои простые обеты. Тем не менее, как знал доктор, близнецу Дхара оставалось еще несколько лет до рукоположения в сан священника. Сейчас, полагал доктор Дарувалла, шел некий период самоанализа, последнее испытание принятых на себя простых обетов.

От самих этих обетов Фарруха бросало в дрожь. Бедность, целомудрие, послушание – тут не было ничего от «простоты». Трудно было представить себе, что потомок голливудского сценариста Дэнни Миллса сделает выбор в пользу бедности; еще труднее было себе представить, что отпрыск Вероники Роуз выберет целомудрие. Что же касается иезуитских хитросплетений относительно послушания, доктор Дарувалла знал, что в этом смысле даже про самого себя ему известно маловато. Он также подозревал, что если бы один из этих лукавых иезуитов попытался объяснить ему, что такое «послушание», то само объяснение было бы чудом смысловых уверток, изысканного резонерства – и в конце концов Фаррух остался бы с таким же представлением об обете послушания, каковое имел до того. По оценке доктора Даруваллы, иезуиты были интеллектуально лукавы и коварны. Труднее всего доктору было представить, что дитя Дэнни Миллса и Вероники Роуз может быть интеллектуально лукавым и коварным. Даже Дхар, получивший приличное европейское образование, не был интеллектуалом.

Но затем доктор Дарувалла напомнил себе, что Дхар и его близнец могут также быть генетическим творением Невилла Идена. Невилл всегда поражал Фарруха коварством и лукавством. Что за головоломка! И что это за человек, которому почти сорок, а он еще только собирается или пытается стать священником? Какие невзгоды привели его к этому? Фаррух полагал, что только грубые ошибки или разочарования могли привести человека к столь радикально-репрессивным обетам.

А теперь этот отец Сесил сообщал, что «молодой Мартин» упомянул в письме доктора Даруваллу как «старого друга семьи». Так, значит, его имя Мартин – Мартин Миллс. Фаррух вспомнил, что в своем письме к нему Вера уже сообщала ему об этом. И «молодой Мартин» был не так уж и молод – разве что лишь для отца Сесила, которому было семьдесят два. Но суть телефонного сообщения отца Сесила удивила доктора Даруваллу своей неожиданностью.

– Вы знаете, когда точно он приезжает? – спрашивал отец Сесил.

Что он имеет в виду – знаю ли я? – подумал Фаррух. Почему он этого не знает?

Но ни отец Джулиан, ни отец Сесил не запомнили, когда точно приезжает Мартин Миллс, и ругали брата Габриэля, потерявшего письмо из Америки.

Брат Габриэль прибыл в Бомбей и оказался в церкви Святого Игнатия после Гражданской войны в Испании; он воевал на стороне коммунистов, и его первым вкладом в дело церкви было собрание русских и византийских икон, благодаря чему часовня, в которой они были выставлены, приобрела известность. Брат Габриэль отвечал также за почту.

Когда Фарруху было десять или двенадцать лет и он учился в колледже при церкви, брату Габриэлю было лет двадцать шесть или двадцать восемь; доктор Дарувалла вспомнил, что в то время брат Габриэль еще пытался освоить языки хинди и маратхи, а его английский был мелодичным, с испанским акцентом. Это был невысокий крепкий мужчина в черной сутане – он поучал армию вооруженных вениками уборщиков, которые поднимали тучи пыли с каменных полов. Доктор вспомнил, что брат Габриэль вдобавок к почте отвечал и за прочую прислугу – в саду, на кухне, а также в прачечной. Но страстью его были иконы. Он был дружелюбным, энергичным человеком, не интеллектуалом и не священником, и доктор Дарувалла подсчитал, что сегодня брату Габриэлю было около семидесяти пяти. Неудивительно, что он теряет письма, подумал Фаррух.

Так что никто не знал точно, когда должен прибыть близнец Дхара! Отец Сесил добавил, что американец практически сразу же начнет исполнять свои обязанности преподавателя. Иезуитский колледж не относил к празднику неделю между Рождеством и Новым годом; выходные полагались только на Рождество и Новый год, о чем с раздражением вспомнил бывший ученик колледжа Фаррух. Доктор предположил, что это было связано с недовольством многих родителей, которые, принадлежа к иным конфессиям, считали, что значение Рождества явно преувеличено.

Отец Сесил высказал мнение, что, возможно, молодой Мартин свяжется с доктором Даруваллой раньше, чем вступит в контакт с кем-либо из церкви или колледжа Святого Игнатия. Или, возможно, американец уже дал о себе знать доктору? Дал о себе знать? – в панике подумал доктор.

Итак, близнец Дхара должен прибыть со дня на день, а Дхар до сих пор ничего не знает! И наивный американец прибудет в аэропорт в два или три часа ночи; в это время прибывают все рейсы из Европы и Северной Америки. (Доктор Дарувалла подумал, что все американцы, приезжающие в Индию, «наивны».) В тот ужасающе ранний час Святой Игнатий будет в буквальном смысле слова заперт – как за́мок, как армейские бараки, как лагерь для военнопленных или пусть как монастырь. Если священники и братья не знали точно, когда прибывает Мартин Миллс, никто не оставит для него никакого света или хотя бы открытых дверей, никто не встретит его самолет. И естественно, что сбитый с толку миссионер может направить свои стопы непосредственно к доктору Дарувалле; он может просто объявиться на докторском пороге в три или четыре часа ночи, то есть уже утра. (Доктор Дарувалла предполагал, что все миссионеры, приезжающие в Индию, бывают «сбиты с толку».)

Фаррух не мог вспомнить, что он написал Вере. Дал ли он этой ужасной женщине свой домашний адрес или адрес больницы для детей-инвалидов? Знаменательно, что она упомянула в письме к нему клуб «Дакворт». Из всего Бомбея, из всей Индии Вера, видимо, помнила только «Дакворт». (А корову, несомненно, хотела бы выбросить из памяти.)

– К черту чужие проблемы! – бормотал вслух доктор Дарувалла.

Он хирург, и как таковой он исключительно четок и добропорядочен. Явная неряшливость человеческих отношений потрясала его, особенно те отношения, за которые он чувствовал собственную особую